- Вот такие дела, - сказал мой напарник.
- Ни черта не понятно, - сказал я, сжимая в губах незажженную сигарету. - Во-первых, непонятно, что за птица - настоящий хозяин карточки. Во-вторых, непонятно, почему он так нервничает из-за фотографии каких-то овец. Ну и, наконец, мне совершенно неясно, каким образом этот тип может изъять из печати нашу рекламу...
- Хозяин карточки - крупная акула правых. Во внешний мир особенно не высовывается, и поэтому простому народу его имя может ничего и не говорить; в деловых же кругах о нем знают практически все. Ты, видно, единственное исключение...
- Далек я от светской жизни! - буркнул я, словно оправдываясь.
- Вообще говоря, он не совсем из правых... Даже, скорее, - совсем не из правых.
- Ну, вот - вообще ничего не понятно...
- Если честно, всегда было сложно разобраться, что там у него в голове. Работ он не пишет, речей перед аудиториями не говорит. Пять лет назад репортер из одного ежемесячника попробовал было копнуть под него по поводу взяток, оформлявшихся как партийные взносы, - да самого же репортера и закопали...
- А ты, я смотрю, неплохо осведомлен!
- Я хорошо знал того репортера.
Я поднес зажигалку к сигарете в губах и затянулся.
- А этот репортер... Чем он сейчас занимается?
- Перебросили в общий отдел. С утра до вечера, не разгибаясь, правит рекламные тексты... Мир "масс-коми", как тебе известно, до удивления тесен, так что его фигура теперь - как бы наглядный урок, предостережение всем остальным. Знаешь, как у африканских аборигенов - белые кости при входе в деревню...
- Да уж, - хмыкнул я.
- Впрочем, кое-что из довоенной биографии этого типа мне все-таки известно. Родился в 1913-м на Хоккайдо. Закончил школу - перебрался в Токио; скакал с работы на работу, пока не прибился к правым. Кажется, всего однажды - но все-таки угодил тогда за решетку. Отсидел - подался в Маньчжурию, где спелся с офицерами Квантунской армии и создал какую-то организацию диверсионного толка. Чем занималась эта организация, я уже толком не знаю. Именно с тех пор он неожиданно становится человеком-загадкой. Поговаривали, что он наркоман; да, видимо, так и было... Погулял, порезвился по Китайской равнине - и ровно за две недели до прихода советских войск благополучно, на большом эскадренном миноносце эвакуировался на родную землю. Вместе с кучей трофейного золотишка, понятное дело...
- М-да, просто поразительно вовремя!
- В том-то и дело: этот тип всегда умел очень талантливо рассчитывать время. Когда лучше закидывать невод, когда - тащить... И, кроме того, всегда как-то заранее чувствовал, в какую именно точку следует бить. Когда верхушку оккупационной армии арестовали за военные преступления категории "А", расследование по его делу прервали на полдороге, а само дело просто-напросто закрыли. Причины - сперва "по болезни", а потом все вообще окутано мраком и схоронено на века. Скорее всего, имела место какая-то сделка с вояками США. Макартур ведь тоже очень облизывался на китайские просторы...
Мой напарник снова вынул из карандашницы шариковую ручку и, зажав между средним и указательным пальцами, принялся вертеть ее туда-сюда.
- Так вот, выбрался он из казематов Сугамо, вытащил на свет божий свои сокровища, которые прятал неизвестно где - и разделил их на две половины. На первую половину купил с потрохами одну из фракций в партии консерваторов; на вторую же - весь мир рекламы. Это еще в те времена, когда всей-то рекламы было афишки замызганные, да листовки на заборах...
- М-да, дальновидный тип, ничего не скажешь... А что, насчет его теневых капиталов так ни разу нигде ничего не всплыло?
- Перестань. Владелец целой фракции консерваторов!
- Да, действительно... - пробормотал я.
- В общем, с помощью денег он зажал в одном кулаке и политиков, и рекламу; и этот его механизм прекрасно функционирует по сей день. А на поверхность он не вылазит потому, что не видит в том ни малейшей нужды. Поскольку если в твоих руках и политика, и реклама, для тебя, строго говоря, нет ничего невозможного, так ведь? А ты вообще представляешь себе, что значит владеть всей рекламой?
- Не очень...
- Владеть всей рекламой - это значит держать за горло практически всю печать, телевидение и радио! Ни одно издательство, ни единый канал в эфире просто не могут существовать без рекламы. Все равно что аквариум без воды. До девяноста пяти процентов всей информации, которую воспринимают твои глаза и уши каждый день, заранее отобраны по чьей-то воле и оплачены из чьего-то кармана!...
- Все равно пока непонятно, - упорствовал я. - То, что этот тип прибрал к рукам всю массовую информацию - это я понял. Но какую силу он имеет над рекламными издательствами страховых агентств? Здесь же прямые контракты без участия крупных рекламопроизводителей, так или нет?
Мой напарник откашлялся и залпом допил остывший чай.
- Акции. Основной источник постоянного роста его капитала - это чьи-нибудь акции. Движение акций, перепродажа, скупка контрольных пакетов и тому подобное. Всю необходимую для этого информацию собирает его "Особый отдел"; он же только выбирает, что ему нужно, что - нет. Естественно, из всего мощного потока данных лишь ничтожно малая часть отходит "масс-коми" и публикуется "для народа". Все остальное Сэнсэй прибирает к своим рукам и, тщательно пересмотрев, скупает самые выгодные варианты. Не напрямую, разумеется, - шантажом всех мастей и оттенков. Ну, а если шантаж не действует, то информация, как и положено в сообщающихся сосудах, перетекает в большую политику...
- Что-то по принципу "у всякой фирмы есть хоть одна маленькая слабость"?
- Еще проще: ни у какой фирмы нет желания услышать заявление-бомбу на собрании учредителей... В общем, я тебе все сказал. Дух Сэнсэя царит над нами сразу в трех измерениях этого мира: в политике, в рекламе и в акциях. Это ты, я надеюсь, себе уяснил. А раз так, то нетрудно представить, что раздавить рекламный журнальчик вроде нашего и выкинуть нас на улицу - для него еще проще, чем тебе почистить яйцо на завтрак!...
- Уф-ф-ф! - перевел я дыхание. - Но все равно: за каким дьяволом такому большому дяде напрягаться из-за фотографий хоккайдосской природы?!
- А вот это - и в самом деле хороший вопрос! - парировал мой напарник. - Я как раз собирался задать его тебе.
Мы помолчали.
- Как ты догадался, что разговор - про овец? ѕ спросил он. - Откуда? Что, вообще, происходит такого, о чем я не знаю?
- "То карлик неведомый вертит Кармы веретено, наших судеб нити переплетая"...
- Ты не мог бы выражаться яснее?
- Шестое чувство.
- Ну-ну!... - вздохнул мой напарник. - В любом случае, вот тебе еще парочка свежих новостей. Я позвонил тому бывшему репортеру из ежемесячника, и он мне кое-что сообщил. Первое - это то, что Сэнсэя свалил инсульт, и на ноги он больше не встанет. Хотя на официальном уровне это пока не подтверждено... И второе - насчет типа, который сюда заявился. Это первый секретарь Сэнсэя, в Организации - Человек Номер Два, который ведает всеми вопросами управления. Сын иностранца, выпускник Стэнфорда, под Сэнсэем работает вот уже двадцать лет. Темная лошадка, но с мертвой хваткой и мгновенной реакцией. Это все, что мне удалось разузнать.
- Спасибо, - вежливо сказал я.
- Не за что! - ответил мой напарник, стараясь не глядеть на меня.
До тех пор, пока он не напивался, - что говорить! - он был гораздо достойнее меня. Во всех отношениях - добрее, наивнее, рассудительнее. Но рано или поздно он все-таки непременно сопьется. И от этого на душе у меня делалось тяжело. От самой мысли - о том, что многие люди явно достойней меня приходят в негодность гораздо быстрее.
Когда мой напарник вышел из комнаты, я отыскал в шкафу его виски, сел и принялся пить в одиночку.
обращений к странице:9275