После этой встречи времени прошло порядочно. Каждый вечер я проводил за стойкой в «Гнезде малиновки». Читал что‑нибудь, время от времени косясь на входную дверь. Однако Симамото больше не приходила. Меня начала грызть мысль: не ляпнул ли я тогда что‑нибудь не то? Сболтнул лишнего, не иначе, вот она и обиделась. Я прокручивал в голове каждое свое слово, сказанное в тот вечер, вспоминал, что говорила Симамото, но так ни до чего и не додумался. Неужели, я все‑таки ее разочаровал? Очень может быть. Такая красавица, больше не хромает. Что особенного могла она во мне найти?
Год неудержимо катился к концу, промелькнуло Рождество, за ним новогодние праздники. Незаметно пролетел январь, и мне стукнуло тридцать семь. Я перестал ждать и лишь изредка наведывался в «Гнездо малиновки». Там все напоминало о Симамото, и приходя туда, я всякий раз начинал озираться по сторонам, надеясь ее увидеть. За стойкой открывал книжку и уходил в свои мысли — ни о чем, просто так. Мысли расползались во все стороны, не давая сосредоточиться.
Она сказала, что я ее единственный друг, что у нее больше никогда таких друзей не было. Ну я, понятное дело, обрадовался, размечтался, что теперь опять будем дружить. Так много хотел ей сказать, узнать, что она думает. «Не хочешь о себе рассказывать? Пожалуйста, не имеет значения. Хватит с меня и того, что я снова тебя увидел, могу с тобой говорить».
Но Симамото все не было. Может, очень занята и никак не выкроит время для встречи? Это за три‑то месяца? Предположим, она действительно никак не может ко мне выбраться, но позвонить хотя бы могла! В конце концов я решил, что она просто обо мне забыла. «Кто я для нее? Подумаешь, сокровище!» — хмыкал я, а сердце болело, будто в нем открылась маленькая язва. Не надо было ей такого мне говорить. Есть слова, которые остаются в душе на всю жизнь.
Но вот как‑то вечером в начале февраля она появилась. Опять шел дождь — ледяные капли неслышно падали с неба. У меня были какие‑то дела в «Гнезде малиновки», и я пришел пораньше. От зонтиков собравшихся в клубе посетителей пахло холодным дождем. В тот вечер с нашим трио выступал довольно известный тенор‑саксофонист, и публика бурлила. Я устроился с книжкой у стойки на своем любимом угловом табурете и не заметил, как Симамото тихо присела рядом.
— Добрый вечер! — услышал я.
Отложив книгу, я поднял голову и глазам своим не поверил. Симамото!
— Я думал, ты больше не придешь.
— Извини, — проговорила Симамото. — Сердишься?
— Вовсе нет. На что тут сердиться? В конце концов, это же бар. Люди, когда хотят — приходят, когда хотят — уходят. А мне только остается ждать, когда кто‑нибудь придет.
— Все равно извини. Не знаю, как сказать... я не могла.
— Дела?
— Да нет, — тихо сказала она. — Какие там дела. Просто не могла, вот и все.
Ее волосы намокли под дождем, челка растрепалась и прядями прилипла ко лбу. Я попросил официанта принести чистое полотенце.
— Спасибо. — Симамото взяла его и вытерла волосы. Потом вынула из пачки сигарету, прикурила от зажигалки. Ее влажные пальцы мелко дрожали. — Там моросило, я хотела взять такси и вышла в одном плаще. Но пошла пешком... как‑то так получилось... и шла‑шла...
— Выпьешь чего‑нибудь погорячее? — спросил я. Улыбнувшись, она заглянула мне в глаза.
— Спасибо. Со мной все в порядке.
Увидев эту улыбку, я вмиг забыл о последних трех месяцах, наполненных пустотой.
— Что ты читаешь? — спросила она.
Я показал ей обложку. Исторический очерк о конфликте между Китаем и Вьетнамом, возникшем после вьетнамской войны. Симамото полистала и вернула мне.
— Романы больше не читаешь?
— Читаю. Правда не так много, как раньше. Новых почти не знаю. Предпочитаю старые романы, в основном — девятнадцатый век. Перечитываю, что раньше читал.
— А новые чем тебя не устраивают?
— Разочаровываться не хочу. Дребедень читать — только время зря тратить. Меня от таких книжек воротит. Хотя раньше было не так. Времени навалом, читай сколько хочешь, вдруг что‑нибудь да вычитаешь. Сейчас не то. Жалко времени. Старею, наверное.
— Вот‑вот. Точно, стареешь. — На лице Симамото мелькнула озорная улыбка.
— А ты читаешь все так же много?
— Всю дорогу. Новое, старое, романы, не романы, ерунду всякую и хорошее. Я не как ты — времени накнижки не жалею.
Она попросила бармена приготовить «Гнездо малиновки». Я повторил заказ:
— Сделай два.
Пригубив коктейль, Симамото чуть заметно кивнула и опустила стакан на стойку.
— Хадзимэ, а почему у вас коктейли такие вкусные? Лучше, чем в других местах.
— Все от старания зависит, — ответил я. — Иначе не получится.
— От старания? Это как же?
— Вот, к примеру, этот парень. — Я показал на молодого симпатичного бармена, который с сосредоточенным видом колол лед. — Я ему очень хорошие деньги плачу. Кому ни скажи — все удивляются. Остальные, кто здесь работает, об этом не знают. За что? Он такие коктейли делает... одно слово — талант. Люди не понимают, а ведь здесь тоже без таланта не обойдешься. Конечно, намешать что‑нибудь вкусненькое каждый может, если постарается. А если несколько месяцев поучиться да попрактиковаться на клиентах, можно так руку набить, что не стыдно будет за свою мешанину. Так в большинстве баров дело поставлено. И ничего, народ пьет. Но чтобы добиться большего, особый талант нужен. Как для игры на пианино, для живописи, для бега на стометровку. Вот я коктейли очень неплохо готовлю. Изучал это дело, тренировался. Но все равно — до него мне далеко. Те же самые напитки беру, мешаю, столько же трясу в шейкере, а вкус все равно не тот. В чем причина — непонятно. Талант нужен. Ничем другим не объяснишь. Это как искусство. Вот есть черта. Кто‑то способен ее переступить, а кто‑то нет. Поэтому талантливых людей беречь надо, от себя не отпускать. Платить им хорошо.
Бармен наш был гомосексуалистом, и у стойки иногда собиралась целая компания геев. Вели они себя тихо, и меня их сборища волновали мало. Нравился мне этот парень. Да и он мне доверял и работал по высшему разряду.
— А вдруг у тебя в бизнесе талант? Да еще больше, чем кажется.
— Чего нет, того нет. Я вообще себя деловым человеком не считаю. У меня два небольших бара, только и всего. Больше не надо, и денег, сверх того, что я имею, тоже не надо. Какой уж тут талант, какие способности? Но ты знаешь, в свободную минуту я начинаю фантазировать. Представляю себя на месте клиента. Воображаю, куда бы мне хотелось зайти выпить и перекусить. Например, неженатый молодой человек до тридцати лет. Куда он пойдет с любимой девушкой? Рисую ситуацию в мельчайших деталях. Сколько денег потратит. Где живет. Когда возвращается домой. Продумываю все варианты. Чем больше думаю, тем отчетливее представляю, как все должно быть устроено.
В тот вечер Симамото была в светло‑голубом свитере с высоким воротом и темно‑синей юбке. В ушах поблескивали маленькие сережки. Тонкий, плотно облегающий свитер подчеркивал форму ее груди. Мне вдруг стало трудно дышать.
— Ну что же ты? Рассказывай дальше. — На лице Симамото снова появилась улыбка.
— О чем?
— О своем направлении в бизнесе, — сказала она. — Ты бесподобно рассказываешь.
Я почувствовал, как краснею. Давно со мной такого не бывало.
— Да нет у меня никакого направления. Просто я давно к этому привык. С детства что‑нибудь выдумываю, воображаю. рисую в голове картину и начинаю постепенно выписывать детали. Здесь подправить, тут изменить. Что‑то вроде моделирования. Я тебе уже рассказывал: после университета долго сидел в издательстве учебной литературы. Еще та была работенка — скукотища смертная. Какое там воображение? Кому оно нужно? От такой работы любое воображение на корню завянет. Тоска, на работу идти неохота, а что делать? Казалось, я задыхаюсь, усыхаю на рабочем месте, и скоро от меня ничего не останется.
Я отхлебнул коктейль и оглядел собравшуюся публику. Кворум неплохой, особенно если учесть, что на улице льет. Саксофонист убирал в футляр свой инструмент. Подозвав официанта, я попросил вручить музыканту бутылку виски и предложить поужинать.
— А здесь все иначе. Без воображения не проживешь. И потом, любую идею тут же можно опробовать в деле. Ни совещаний, ни начальства. Никто не грузит примерами, что и как надо делать, никаких тебе указаний из министерства образования. Ты когда‑нибудь в фирме работала?
Она с улыбкой покачала головой.
— Не приходилось.
— Считай, повезло. Для меня это что‑то несовместимое. Думаю, для тебя тоже. Я это прекрасно понял за восемь лет, что там проработал. Восемь лет ушло впустую. Причем, лучших. Целых восемь лет выдержал! Но с другой стороны, я вот что думаю: не было бы тех лет — может, и это дело бы не пошло. А оно мне нравится. Два бара. Но иногда начинает казаться, что они тоже — просто фантазия, плод моего воображения. Воздушные замки. Я рассадил в них цветы, соорудил фонтаны. Все устроил по высшему разряду, совсем как в настоящей жизни. Люди сюда приходят, выпивают, слушают музыку, разговаривают, потом уходят. Почему они каждый вечер здесь собираются? Сидят, пьют, столько тратят? Как думаешь? Потому что каждому — одному больше, другому меньше — нужен выдуманный, ирреальный мирок. Они приходят, чтобы посмотреть на красивый, парящий в воздухе замок, найти в нем свой уголок.
Симамото вытащила из крошечной сумочки пачку «Сэлем». Зажигалку достать не успела — я опередил ее, чиркнув спичкой. Мне нравилось, как она прикуривает от моего огонька, щурится, глядя на колеблющийся язычок пламени.
— Хочешь, признаюсь? Я за всю жизнь ни дня не работала, — сказала она.
— Совсем?
— Совсем. Ни временно, ни постоянно. Никак. У меня на работу аллергия. А ты так говоришь о своих делах... я тебе страшно завидую. Со мной никогда не было, чтобы мысли такие в голове... Я всегда одна, сижу и читаю. Единственное занятие. И одна забота — как деньги потратить.
С этими словами Симамото повернулась ко мне и вытянула вперед руки. На правой она носила два тонких золотых браслета, на левой — золотые часы, очень дорогие на вид. Она долго держала руки передо мной, словно демонстрируя образцы выставленного на продажу товара. Я взял ее руку и стал разглядывать браслеты на запястье. Тут же вспомнил, как она тогда схватила меня — мне было двенадцать — и ощущения от того прикосновения. Они все еще жили в памяти, как и лихорадочный стук отозвавшегося сердца.
— Может, и правда лучше думать, как тратить, а не как зарабатывать. — Я выпустил ее руку и мне почудилось, будто меня куда‑то уносит. — Когда только и думаешь: как бы заработать, — это работа на износ. Человек мало‑помалу, сам того не замечая, теряет себя.
— Все это так, конечно. Но знаешь, ни к чему не способной пустышкой тоже быть несладко.
— Зря ты так. Ты как раз на многое способна.
— На что же, например?
— Я не материальное имею в виду, — ответил я, глядя на свои руки, лежавшие на коленях.
Не выпуская стакана, Симамото пристально посмотрела на меня.
— А что тогда? Чувства? Ощущения?
— Вот‑вот. Понимаешь, всему когда‑то приходит конец. Вот этот бар... сколько он еще протянет? Никому не известно. Вкусы людей меняются, сдвинется что‑нибудь в экономике — раз, и следа не останется. Я таких примеров знаю достаточно. Очень просто. Все материальное имеет конец. А вот некоторые мысли и чувства остаются с нами навсегда.
— А тебе не кажется, Хадзимэ, что от этих мыслей — что остаются — иногда не знаешь, куда деваться? Разве не так?
К нам подошел тенор‑саксофонист, сказал спасибо за виски. Я поблагодарил его за игру и вновь обратился к Симамото:
— Джазовые музыканты такие вежливые стали. Когда я в университете учился, все было совсем не так. Все баловались наркотиками, а примерно половина вообще были люди конченые. Зато какую иногда музыку можно было услышать! Все внутри переворачивалось. Я тогда много ходил по джаз‑клубам в Синдзюку. Искал места, где можно оттянуться.
— Тебе нравятся такие люди, да, Хадзимэ?
— Пожалуй, — ответил я. — Людей тянет к чему‑то особенному. Можно девять раз бить мимо цели, а на десятый испытать такое... выше чего не бывает. Все чего‑то хотят, к чему‑то стремятся. Вот что движет миром. Может, это и есть настоящее искусство.
Я опять перевел взгляд на свои руки. Потом поднял глаза на Симамото. Она ждала продолжения.
— Впрочем, сейчас другая жизнь. Сейчас у меня свой бизнес и главная забота — как капитал вложить, как получить прибыль. К искусству я отношения не имею, человек не творческий. Меценатом тоже себя не считаю. Нравится или не нравится, но здесь ничего этого не надо. В таком заведении легче иметь дело с вежливой, пристойной публикой, вроде наших музыкантов. Ну а как иначе? На весь мир Чарли Паркеров все равно не напасешься.
Симамото попросила еще один коктейль и снова закурила. Мы надолго замолчали. Казалось, она погрузилась в свои мысли. Басист трио играл тягучее соло «Обними меня». Пианист изредка вставлял в композицию короткие аккорды, а ударник, вытирая пот, отхлебывал из стакана. Ко мне подошел один завсегдатай, мы обменялись несколькими ничего не значащими фразами.
— Хадзимэ! — после долгой паузы сказала Симамото. — Может, ты знаешь какую‑нибудь красивую реку? Не широкую и чтобы текла по равнине прямо к морю. Желательно, быструю.
Я в изумлении посмотрел на нее.
— Реку? — переспросил я и подумал: «О чем это она?»
Она сидела, повернувшись ко мне, и ничего больше добавлять не собиралась. Спокойно смотрела прямо на меня, но в то же время взгляд ее, как мне почудилось, был устремлен куда‑то вдаль. Что она там видела? Может, я существовал для нее где‑то далеко и между нами пролегала пропасть? Такая глубокая, что и представить невозможно. От этих мыслей мне стало грустно. Что‑то в ее глазах навевало печаль.
— Зачем тебе река понадобилась?
— Так... вдруг подумалось, — проговорила Симамото. — Знаешь такую реку?
Студентом я любил путешествовать, прихватив с собой спальный мешок. Видел разные реки по всей Японии, но такую, что была нужна Симамото, сразу выудить из памяти не мог.
— Кажется, на побережье Японского моря есть такая река, — сказал я после долгого раздумья. — Не помню, как называется, но точно — в префектуре Исикава. Место я знаю. Она ближе всего к тому, что тебе нужно.
Та река мне запомнилась. Я поехал туда осенью на каникулы, на втором или третьем курсе. Пламенели осенние листья, и сбегавшие к морю горы, казалось, были обрызганы кровью. Красивая река, лес, откуда временами доносился рев оленей. А какая там вкусная рыба...
— Не мог бы ты меня туда отвезти?
— Но это же Исикава, — сдержанно сказал я. — Не Эносима. Туда лететь надо, а потом еще больше часа на машине. За один день вряд ли обернешься, придется заночевать. Я не могу прямо сейчас туда ехать, ты же понимаешь.
Симамото медленно повернулась на табурете и пристально посмотрела мне в глаза.
— Хадзимэ, я понимаю, что не должна тебя об этом просить. Зачем тебе такая забота? Но просить мне больше некого. Я должна туда поехать во что бы то ни стало.
А одна ехать не хочу. К кому мне еще обратиться, кроме тебя?
Я взглянул на Симамото. Ее глаза были, как глубокие омуты, укрывшиеся в тени скал, что защищали их от любых ветров, — неподвижные и абсолютно спокойные. Присмотревшись, я вроде бы начал различать отражения в этой водной глади.
— Прости меня, — она улыбнулась так, словно силы внезапно оставили ее. — Не подумай, что я только за этим сюда пришла. Просто хотелось тебя увидеть, поговорить. А об этом я вовсе не собиралась...
Я быстро посчитал в уме и сказал:
— В принципе, можно вернуться вечером и не так поздно, если вылететь пораньше. Конечно, все зависит от того, сколько ты хочешь там пробыть.
— Думаю, недолго, — сказала Симамото. — Ты, правда, сможешь поехать со мной? На самолете — только туда и обратно?
— Наверное, — ответил я, подумав. — Хотя точно сказать сейчас не могу. Но можно попробовать. Позвони завтра вечером. Я буду здесь. Узнаю к тому времени, как туда добраться. У тебя есть какие‑нибудь планы?
— Нет. Я готова в любое время. Главное, чтобы тебе удобно было.
Я кивнул.
— Прости меня за все, — добавила она. — Может, все‑таки зря мы с тобой встретились. Со мной вечно беда. Хоть не берись ни за что — обязательно испорчу.
Ближе к одиннадцати Симамото засобиралась. Я пошел ее провожать, поймал такси, держа над ней зонтик. А дождь все не переставал.
— До свидания. Спасибо тебе за все, — сказала она.
— Пока.
Вернувшись в клуб, я сел на то же место за стойкой. Рядом все еще стоял стакан, из которого пила Симамото, в пепельнице лежало несколько ее докуренных сигарет. Я попросил официанта ничего не трогать и долго смотрел на следы бледной губной помады на стакане и окурках.
Жена еще не спала — дожидалась меня. Набросив на пижаму вязаный жакет, смотрела по видео «Лоренса Аравийского». Миновав множество преград, Лоренс все‑таки преодолел пустыню и вышел к Суэцкому каналу. Юкико видела этот фильм, по крайней мере, три раза — это я знал точно, но он ей так нравился, что она была готова смотреть его снова и снова. Усевшись рядом, я налил нам вина, и мы досмотрели похождения Лоренса до конца.
Я сказал Юкико, что в воскресенье в клубе, куда я ходил плавать, — совместное мероприятие. Был в клубе один тип — владелец большой яхты. Мы несколько раз выходили на ней в море. Брали с собой выпивку, рыбачили. Вообще‑то в феврале для прогулок на яхте еще холодновато, но жена в этом ничего не понимала и потому не стала задавать лишних вопросов. По воскресеньям я отлучался редко, и Юкико, похоже, ничего не имела против того, чтобы я пообщался с людьми другого круга и подышал свежим воздухом.
— Выеду пораньше и вернусь, скорее всего, к восьми. Поужинаю дома, — сказал я.
— Хорошо. В воскресенье как раз ко мне сестра хотела заехать. Пойдем погулять в Синдзюку‑геэн [16], если не будет холодно. Бутерброды возьмем. Соберемся вчетвером, женской компанией.
— Неплохая идея.
На следующий день я позвонил после обеда в турагентство и забронировал на воскресенье билеты на самолет и машину напрокат. В Токио обратный рейс прибывал в 18:30, так что к ужину я должен был успеть. Потом пошел в бар и стал ждать звонка от Симамото. Она позвонила в десять.
— Я выкроил время. Всех дел все равно не переделаешь. Как насчет воскресенья? — спросил я ее.
Нет проблем, отвечала она.
Я сообщил ей время вылета, объяснил, где буду ждать ее в Ханэде [17].
— Не знаю, как тебя благодарить, — сказала Симамото.
Положив трубку, я остался сидеть за стойкой с книжкой, но гул голосов в баре не давал сосредоточиться. Прошел в туалет, умылся холодной водой и стал рассматривать свое лицо в зеркале. «Вот, пожалуйста, соврал Юкико», — сказал я себе. Я и раньше, бывало, говорил ей неправду. Например, когда случалось переспать с кем‑нибудь. Хотя при этом у меня не возникало чувства, что я ее обманываю. Ну, развлекся немного, что тут такого. А в этот раз все было иначе. Неправильно. И пусть я не собирался тащить Симамото в постель. Все равно неправильно. Я долго рассматривал свое отражение в зеркале. Давненько не доводилось заглядывать самому себе в глаза. Что я за человек? Прочитать в собственном взгляде ответ на этот вопрос не удалось. Я оперся руками о раковину и тяжело вздохнул.
обращений к странице:9230