В самолете она сразу села к окну и все время, пока мы летели, глядела на землю. Я сидел в кресле рядом и читал "Записки о Шерлоке Холмсе". В небе, докуда хватало глаз, не было ни единого облачка, а по земле неслась крошечная тень нашего самолета. Строго говоря, - подумал я, - раз уж мы сидим внутри самолета, то и две наших тени должны находиться внутри этой тени от самолета. А если так - значит, мы все еще оставляем свой след на этой Земле.
- Мне он понравился, - сказала она, отпивая из стаканчика апельсиновый сок.
- Кто?
- Водитель.
- Ага, - сказал я. - Мне тоже.
- Отличное имя - Селедка! - добавила она.
- Это точно. Имя что надо. Вообще, наверное, с ним кошка была бы счастливее, чем со мной.
- Не кошка, а Селедка.
- Да, конечно... Селедка.
- А почему до сих пор ты свою кошку никак не называл?
- И действительно - почему? - сказал я, щелкнул зажигалкой с овечьим гербом на боку и закурил. - Наверное, я вообще не люблю имена. Я - это я, ты - это ты, мы - это мы, а они - это они. Не понимаю, зачем нужны какие-то дополнительные слова?
- Хм-м!... - протянула она. - А мне особенно нравится говорить слово "мы". Прямо как в Ледниковый период...
- В Ледниковый период?
- Ну да. Например: "Мы идем на юг!", или, скажем, "Мы забили мамонта!"...
- Да уж, - сказал я.
В аэропорту Титосэ мы получили багаж и вышли на улицу. Снаружи было куда холоднее, чем мы ожидали. Я натянул поверх майки футболку потолще, она надела шерстяной жилет. Осень приходила в эти края на целый месяц раньше, чем в Токио.
- Наверное, нам с тобой нужно было встретиться в Ледниковый период, - сказала она уже в автобусе по дороге на Саппоро. - Ты бы гонялся за мамонтом, а я - растила наших детенышей...
- Звучит весьма заманчиво, - сказал я.
Потом она заснула, а я все смотрел и смотрел на нескончаемый лес, бежавший за окнами по обеим сторонам дороги.
Приехав в Саппоро, мы пошли в ближайшую закусочную выпить кофе.
- Прежде всего выработаем план действий, - сказал я. - Нужно разделиться. Я буду искать пейзаж с фотографии, ты - разузнаешь все про овцу. Таким образом мы сэкономим кучу времени.
- Что ж, вполне разумно, - согласилась она.
- Лишь бы сработало, - кивнул я. - В общем, тебе поручается узнать расположение всех частных овечьих пастбищ на Хоккайдо, я также собрать описания всех пород местных овец. Сходи в библиотеку, в губернаторство...
- Обожаю библиотеки! - сказала она.
- Вот и прекрасно.
- Что, прямо сейчас идти?
Я посмотрел на часы. Времени было три тридцать.
- Да нет, сейчас уже поздно; отложим до завтра. А сегодня погуляем по городу, определимся с жильем, поужинаем, потом в ванну - и спать.
- Хочу в кино, - сказала она.
- В кино?!...
- Ну, мы же в самолете сберегли немного времени, разве нет?
- Да, конечно, - согласился я.
Мы вышли на улицу и заглянули в первый попавшийся кинотеатр.
Двойной сеанс, на который мы попали, состоял из криминального боевика и "оккультного" фильма ужасов. Народу в зале было раз-два и обчелся. Я поймал себя на мысли, что давно уже не сидел в настолько пустом кинотеатре. От нечего делать я пересчитал всех сидящих в зале. Восемь человек вместе с нами. Главных героев в фильме - и тех больше.
Обе картины оказались квинтэссенцией всего плохого, что можно увидеть на киноэкране. Отревел традиционный лев "Голдвин Мэйер", и не успело появиться название фильма, как уже захотелось встать с кресла и куда-нибудь уйти. Бывают на свете фильмы подобного рода.
Подруга моя, однако, сразу впилась глазами в экран и с очень серьезным лицом стала вникать во все детали картины. Так, что даже словом не перекинуться. После нескольких попыток пообщаться я махнул рукой и принялся-таки смотреть кино.
Первым шел оккультно-мистический фильм. История о том, как маленьким городом решил овладеть Сатана. Сатана поселился в облезлом подвале местной церквушки и для совершения злодеяний использовал золотушного пастора. Зачем Сатане понадобилось овладевать именно этим населенным пунктом, я так и не понял. Слишком уж грязным и неказистым выглядел этот затерянный в кукурузных полях городишко.
Сатана, тем не менее, зверствовал очень усердно, и когда одна девчонка вдруг не захотела ему подчиниться, совершенно вышел из себя. Стоило Сатане выйти из себя, как все тело его начинало светиться изумрудно-зеленым светом и колыхаться наподобие фруктового желе. Что ни говори, в такой манере выходить из себя было что-то забавное.
Сидевший впереди нас мужчина средних лет негромко храпел; его одинокий, печальный храп разносился по залу, точно гудки корабля, потерявшего курс в непроглядном тумане. Поцелуи с обжиманиями в углу справа становились все откровеннее. Кто-то сзади вдруг громко испортил воздух. Мужчина впереди на секунду перестал храпеть, а две пигалицы в школьной форме прыснули в кулачки. Я же невольно вспомнил свою Селедку. Подумав про Селедку, я вдруг вспомнил о том, что уехал из Токио и в данный момент нахожусь на Хоккайдо... Та-ак. Это что же получается? До тех пор, пока какой-то осел не испортил воздух, я даже не осознавал, где я сейчас?
Чудеса, да и только...
С этими мыслями я заснул. Во сне я увидал Сатану зеленого цвета. В Сатане, который мне приснился, уже не было ничего забавного. Он ничего не говорил, а только смотрел и смотрел на меня из темноты.
Фильм закончился, зажегся свет, и я открыл глаза. Зрители в зале, как сговорившись, зевали, распахивая рты один за другим. Я купил в киоске пару порций мороженого, и мы начали его грызть. Мороженое было таким твердым, будто его непроданным хранили в холодильнике с прошлого лета.
- Ты что, так и проспал весь фильм? - спросила подруга.
- Угу, - кивнул я. - Интересно было?
- Ну, еще бы! Под конец весь город взрывается.
- Ого!..
В зале было до неприятного тихо. Чем ближе к нам - тем тише и неприятнее. Очень странное чувство.
- Знаешь, - сказала подруга. - По-моему, мое тело все время перемещается куда-то... Ты ничего не чувствуешь?
Странное дело: как только она это произнесла, меня охватило именно такое ощущение.
Она вцепилась в мою руку:
- Ты сиди так, я буду за тебя держаться!.. Так спокойнее...
- Угу.
- По-моему, если не держаться, то непременно куда-нибудь унесет. Не знаю, куда... В какое-то очень странное место.
Свет в зале погас, и на экране замелькали кадры кинорекламы. В темноте я зарылся лицом в ее волосы, губами отыскал ухо и коснулся его языком.
- Все будет в порядке... Не бойся.
- Все-таки ты был прав, - тихо сказала она. - Надо было нам ехать на чем-нибудь с именем...
Все полтора часа от начала и до конца фильма мы просидели в кромешной тьме с этим странным чувством плавно-бесшумного ПЕРЕМЕЩЕНИЯ НЕИЗВЕСТНО КУДА. Она уткнулась щекой мне в плечо и ни разу не меняла позы за все это время. К концу фильма плечо мое стало горячим и влажным от ее дыхания.
Выйдя из кино, мы в обнимку отправились шататься по вечернему городу. Казалось, будто именно теперь мы стали особенно близки. Благодушные жители не спеша бродили по улицам тихого города; в вечернем небе тускло мерцали звезды.
- Слушай, а ты уверен, что это - тот город, в который мы ехали? - вдруг спросила она.
Я посмотрел на небо. Полярная звезда висела в точности там, где ей висеть полагалось. Вот только выглядела как-то не совсем натурально. Эдакая фальшивая Полярная звезда. Слишком яркая, слишком большая.
- Ч-черт его знает... - пробормотал я.
- Мне постоянно кажется, будто вокруг что-то не так...
- Когда впервые в городе - поначалу всегда так кажется. К новому городу тело привыкает, как к новой одежде - не сразу.
- И я тоже скоро привыкну?
- И ты привыкнешь... Дня через два или три, - ответил я.
Устав шататься по городу, мы зашли в первый попавшийся ресторанчик, выпили по две кружки пива и съели по тарелке картошки с вареной горбушей. Кухня оказалась совсем неплохой, для первого попавшегося заведеньица - даже отличной. Пиво было свежайшее, белый соус к рыбе - очень тонкого вкуса, хотя и терпковат.
- Ну что, - сказал я, допивая кофе, - пора подумать и о крыше над головой...
- Насчет крыши - я примерно представляю, что это может быть, - ответила она.
- Что именно?
- А вот прочитай мне по порядку все названия отелей этого города...
Я попросил у неприветливого официанта телефонный справочник, отыскал раздел "Гостиницы и отели" и, ведя пальцем сверху вниз по краю страницы, принялся читать ей одно название за другим. Я читал и читал, и прошел уже, наверное, названий сорок, когда она вдруг остановила меня:
- Вот это! Вроде неплохо.
- Которое?
- Последнее, что ты прочитал...
- "DOLPHIN HOTEL", - повторил я написанное по-английски название.
- Это что значит?
- Отель "Дельфин".
- Вот в нем и поселимся.
- Никогда о таком не слышал!..
- Тем не менее, - пожала она плечами, - кроме этого я больше не слышу ничего подходящего.
Поблагодарив официанта, я вернул ему справочник, прошел к телефону и набрал номер отеля "Дельфин". Абсолютно бесцветный мужской голос в трубке сообщил, что в настоящее время свободны только одноместные или двухместные номера. На всякий случай я поинтересовался, а что еще, собственно, у них есть кроме двух- и одноместных. На это мне ответили, что никаких других номеров, кроме одноместных и двухместных, у них в принципе не бывает. Несколько сбитый с толку, я заказал-таки один двухместный и спросил о расценках. Сумма оказалась чуть не вполовину меньше того, что я ожидал услышать.
Мы прошли три квартала на запад, один на юг - и отель "Дельфин" возник перед нами. Скукоженно-маленький - и совершенно безликий. Второго настолько безликого отеля, наверное, было не сыскать на всем белом свете. При виде такой безликости объекта материальной природы начинаешь верить в потусторонний мир и прочую метафизику. Ни неоновой надписи, ни вывески у крыльца, ни парадного хода. Одинокая стеклянная дверь в стене, точно служебный вход какого-нибудь ресторана, и на ней - медная табличка с буквами: "Dolphin Hotel". Никакого даже самого неказистого изображения дельфина.
Плоское и гладкое строение из пяти этажей больше всего напоминало гигантский спичечный коробок, поставленный на попа. И хотя при ближайшем рассмотрении выяснилось, что здание вовсе не старое - на первый, не слишком внимательный взгляд казалось, будто все оно изъедено Временем изнутри. Возможно, его таким и построили - сразу старым.
Именно таким он предстал перед нами, отель "Дельфин".
Подруге же он, видимо, понравился с первого взгляда:
- Вполне приличный отель, правда?
- "Приличный отель"?!.. - тупо переспросил я.
- А что? Компактный такой. Никаких излишеств...
- Никаких излишеств? - я уставился на нее. - Простыни без пятен, унитаз, в котором вода не шумит всю ночь, кондиционер, настроенный как тебе нужно, мягкая бумага в туалете, мыло, которым никто до тебя не мылся, невыгоревшие занавески на окнах - все это, по-твоему, сплошные излишества?!
- Вечно ты смотришь на жизнь только с мрачной стороны! - засмеялась она. В конце концов, мы же не туристами сюда приехали!
Фойе за стеклянной дверью оказалось просторнее, чем я ожидал. В центре - стандартный стол с парой диванов для посетителей, огромный цветной телевизор в углу. По телевизору шла какая-то викторина. Людей я в фойе не обнаружил.
Слева и справа от двери стояло по огромному цветочному горшку с неведомой мне растительностью. Половина листьев на обоих кустах давно потеряла цвет. Затворив дверь, я встал между двумя горшками и с минуту разглядывал помещение. Осмотревшись, я понял, что на самом деле фойе вовсе не было таким уж просторным. Иллюзия простора создавалась за счет малого количества мебели. Стол, диваны, часы на стене да трюмо с большим зеркалом - вот, собственно, и весь интерьер.
Я поизучал глазами часы, перевел взгляд на трюмо. Несомненно, каждый из предметов появился здесь от щедрот того, кто и сам был не прочь поскорее от них избавиться. Часы нагло врали на семь минут, а в зеркале моя голова не очень удачно сходилась с телом.
От стола с диванами веяло тем же духом внутренней изъеденности, что и от всего здания в целом. Матерчатая обивка диванов резала глаз самым безумным оттенком рыжего цвета, какой я только встречал. Можно было подумать, что их выставляли на неделю выгорать под палящим солнцем, еще на неделю - мокнуть под проливным дождем, после чего очень долго держали в затхлом чулане, и все - с единственной целью: добиться того, чтобы вся обивка расцвела роскошной оранжевой плесенью.
Я подошел поближе - и за спинкой дивана увидел то, чего раньше не замечал: на диване лежал, перекрученный как сушеная корюшка, средних лет мужчина с абсолютно лысым черепом. В первую секунду я даже подумал, что вижу мертвеца; однако человек просто спал крепким сном. Нос его чуть заметно подергивался при дыхании. На переносице виднелись следы от очков, но самих очков я нигде не заметил. Следовательно, версия о том, что он смотрел телевизор и нечаянно заснул, отпадала. Никаких других версий мне в голову не приходило.
Я перегнулся через конторку и заглянул в комнату служебного персонала. Ни души. Подруга нашла на стойке металлический колокольчик и позвонила. Колокольчик неожиданно громко зазвякал на все фойе.
Мы выждали с полминуты - без толку. Лысый не просыпался.
Она позвонила снова.
Спящий захныкал. Таким странным хныканьем, словно его нестерпимо мучила совесть. Затем открыл глаза и ошалело-отсутствующе уставился на нас.
Для острастки подруга позвонила в колокольчик еще раза три. Лысый вскочил с дивана, в мгновение ока пересек приемную, прошмыгнул чуть ли не у меня под мышкой - и вытянулся по ту сторону стойки. Человек оказался консьержем.
- Ради Бога, простите!.. - проговорил он. - Так неловко получилось: ждал вас, ждал - и заснул!
- Извините, что разбудили вас, - сказал я.
- Да что вы!.. - только что не замахал руками консьерж. И вручил мне анкету для проживающих и авторучку. На мизинце и среднем пальце его левой руки недоставало по верхней фаланге.
Я вписал в анкету свое имя, потом подумал немного, скомкал бумагу и сунул в карман. Затем, взяв новый бланк, вписал первое пришедшее в голову имя и ниже - не менее вздорный адрес. Самые заурядные имя и адрес. На случайный взгляд - очень даже неплохо. В качестве профессии я выбрал торговлю недвижимостью.
Откуда-то из-за телефонного аппарата консьерж выудил очки в целлулоидной оправе с толстыми линзами, водрузил их на нос и очень внимательно изучил все, что я написал.
- Токио, Сугинами... 29 лет, агент по продаже недвижимости.
Я достал из кармана салфетку и принялся стирать с пальцев пятна от авторучки.
- По работе здесь? - спросил консьерж.
- В каком-то смысле, - ответил я.
- Сколько суток пробудете?
- Месяц.
- Месяц?... - он посмотрел на меня с задумчивостью художника, разглядывающего девственно-чистый лист бумаги. - Вы собираетесь пробыть здесь целый месяц?
- А что, почему-то нельзя?
- Нет-нет, почему же нельзя! Просто... у нас принято производить все расчеты на трое суток вперед.
Я опустил на пол сумку, вынул из кармана бумажник, с хрустом отсчитал из пачки двенадцать десяток и положил перед ним на стойку.
- Начнет не хватать - сообщайте, добавлю.
Консьерж зажал банкноты в трех пальцах левой руки и пальцем правой пересчитал деньги заново. Затем выписал чек на всю сумму и вручил мне.
- Насчет номера будут какие-то пожелания?
- Если можно - угловую комнату подальше от лифта.
Повернувшись ко мне спиной, консьерж очень долго шарил взглядом по стенду с ключами, пока, наконец, не снял ключ от номера 406. Ключи почти от всех номеров висели на своих местах. Говорить о процветании отеля "Дельфин" можно было с большой натяжкой.
Швейцар в отеле "Дельфин" отсутствовал как понятие, и чемоданы до лифта нам пришлось волочить самим. Подруга оказалась права - "излишества" в отеле отсутствовали напрочь. Лифт при движении мотало из стороны в сторону как огромную чахоточную собаку.
- Когда останавливаешься надолго, самое лучшее это маленький опрятный отель! - деловито заявила подруга.
Выражение "маленький опрятный отель" и в самом деле звучало неплохо. Прямо готовое клише для рекламы в женском журнале: "Если вы к нам надолго - он станет вам домом, наш Маленький Опрятный Отель..."
Однако первое, что мне пришлось сделать, войдя в номер "маленького опрятного отеля", так это пристукнуть шлепанцем тлю, разгуливавшую по оконной раме, а также выкинуть в урну два женских волоса, найденных на коврике у кровати. Тлю на Хоккайдо я встретил впервые в жизни. Подруга в это время уже вертела кранами в ванной, настраивая температуру воды. Как и следовало ожидать, краны при этом ревели, как полоумные.
- Что, нельзя найти ничего поприличнее?! - заорал я ей, распахнув дверь в ванную. - У нас же денег хватит на что угодно!
- При чем тут деньги?! Главное, что поиски овцы должны начинаться именно отсюда! Хочешь ты или нет - мы остаемся здесь...
Я плюхнулся на кровать, закурил, включил телевизор, поперескакивал с канала на канал - и выключил. Слава Богу, хоть телевизор нормально показывал. Рев воды прекратился, с полураспахнутой двери в ванную свесилась ее одежда - и по всему номеру разнесся шум воды.
Я раздвинул занавески: за окном тянулись ряды железобетонных строений, таких же бестолково-безликих, как и отель "Дельфин". Здания были словно измазаны сажей, и при одном взгляде на них начинало казаться, что пахнет мочой. Хотя было уже около девяти, в отдельных окнах еще горел свет и виднелись фигурки по уши занятых работой людей. Уж не знаю, над чем они все так усердно работали, но зрелище было довольно унылым Впрочем, взгляни кто-то из них на мое окно - в моей фигуре им тоже не увиделось бы ничего особенно жизнерадостного.
Я задернул занавески, лег на кровать и, свернувшись на открахмаленных до асфальтовой жесткости простынях, начал думать о своей бывшей жене и о парне, с которым она жила. О парне я знал все довольно подробно. Как тут не знать, когда мы с ним были друзьями. В свои двадцать семь он был малоизвестным джаз-гитаристом, и для малоизвестного джаз-гитариста - сравнительно порядочным человеком. Характера неплохого. Вот разве что стиля своего никогда не имел. В такой-то период блуждал между Би Би Кингом и Кенни Барреллом, к такому-то возрасту застрял между Лэрри Кориеллом и Джимом Холлом...
Лично мне было не очень понятно, почему после меня она выбрала именно этого парня. Видно, правду говорят, что в каждом человеке с рождения заложен неизменный вектор душевных склонностей. Он был лучше меня лишь тем, что играл на гитаре. Я был лучше его лишь тем, что умел мыть посуду. Гитаристы, как правило, никогда не моют посуду. Повредишь себе палец - и больше незачем жить на свете.
Затем я стал думать о нашем с нею сексе. От нечего делать я попытался подсчитать, сколько раз мы с ней занимались любовью за четыре года жизни вдвоем. Но тут же и плюнул на это занятие: точное число установить все равно невозможно, а в приблизительных числах я не видел особого смысла. Надо было вести какой-то дневник. Или хотя бы пометки делать в блокноте. Тогда, конечно, я бы смог определить его - Количество Секса За Четыре Года Вдвоем. Теперь же меня интересуют только точные числа. Лишь при их помощи и можно восстановить, как все было на самом деле.
Моя бывшая жена вела подробный дневник своей половой жизни. Однако то были вовсе не какие-нибудь лирические заметки. Еще в девичестве, после первых же месячных, завела она толстую школьную тетрадь, где производила скрупулезный учет всех своих менструальных циклов, и где в качестве "побочного фактора" иногда упоминался секс. Таких тетрадей у нее было восемь, и хранила она их в ящике туалетного столика, который запирала на ключ, вместе с самыми личными письмами и фотографиями. Записок этих она никогда никому не показывала. Насколько подробно она касалась в них секса как такового, я не знал. И теперь, поскольку мы с ней расстались, не узнаю уже никогда.
- Если я вдруг умру, - повторяла она не раз, - тетради эти сожги. Облей хорошенько керосином и сожги, а пепел в землю зарой. И учти: если хоть одна живая душа узнает оттуда хоть слово - я эту душу прокляну с того света!
- Но я-то уже столько лет с тобой сплю! Знаю каждый уголок, каждую клеточку твоего тела. Меня-то чего стесняться?
- Клетки тела полностью, на все сто процентов, обновляются каждый месяц. Мы все время меняемся. Вот, даже прямо сейчас! - и она поднесла близко-близко к моим глазам кисть тонкой руки. - Все, что ты знаешь обо мне - не больше, чем твои же воспоминания!..
Даже за месяц до развода эта женщина оставалась в высшей степени рассудительной. И очень точно знала, как обращаться с реальностью своей жизни. По принципу: однажды захлопнувшиеся двери уже никогда не откроются снова, но это вовсе не значит, что нужно мешать дверям закрываться.
Все, что я знаю о ней сейчас - не больше, чем мои же воспоминания. Воспоминания, отходящие все дальше и дальше в прошлое, отмирающие, точно старые клетки тела. Так, что уже никогда не вспомнить, сколько раз мы с ней все-таки занимались любовью.
обращений к странице:9180