«…преобразиться в пламени, пеплом своим сольётся со всем!»
(Древнее индейское пророчество)
«…император надземных зданий
сквозь антенны небесный прицел
обнимает сполохи молний, он
зарю и закат воспел…»
(Неизвестный индейский поэт)
Смарт стоял на постаменте Памятника Героям Конвергенции. Каждый мог быть себе памятником, ещё при жизни. Нужно лишь было выстоять очередь перед постаментом. И стоять столько, сколько хватит сил. До тех пор, пока ты стоял на постаменте – ты был памятником. Как только твоя нога касалась песка – ты становился просто Героем Конвергенции.
Столб, врытый в песок, выстой чуть выше метра, и был постаментом. Он стоял в трёх метрах от Моря и на нём всегда кто-то был. Смарт, не взирая на своё положение, выстоял очередь и взобрался на постамент.
Конвергенция подходила к концу. К концу на этом гостеприимном кусочке побережья тёплого Моря. Она всегда перемещалась и не имела постоянных границ. Конвергенция – подобно Летучему Голландцу, всю жизнь находилась в движении. Это не позволяло ей обрасти мхом, и всё время добавляло остроты для тех, кто в вечной погоне за ней забывал, что она никуда от них не убегала. Просто перемещалась в пространстве и времени. Конвергенция могла закончиться в одной точке земного шара, но сразу же появлялась в другой. В этом и был её секрет. Постоянно перемещаясь – никуда не исчезать. Таким образом, отсеивались те, кто забрёл в Конвергенцию случайно. Таких было не мало. Они были лишь недоумевающими гостями и никогда не могли стать гражданами Конвергенции. Праздник для таких гостей был всегда ограничен конкретным местом на карте и конкретным временным промежутком в календаре.
Те, кто хоть раз слился с Конвергенцией в единое тело, никогда уже не теряли её. Всегда знали её и всегда были ей. Она всегда находила их, а они не прятались от неё. Для гостей Конвергенция заканчивалась, как только они забирали свои ненужности у Портала. Они целый год ждали ее, и это отравляло их изнутри продуктами распада ожидания. Лишь став пришельцами, они просветлялись пониманием, что Конвергенция – это не место и время, а слияние всего разного непохожего в чём-то одном! В них самих!
Смарт знал это лучше других. Будучи юношей он нашёл древнюю индейскую книгу и поверил, что Конвергенция взойдёт Солнцем и согреет всех, кто под ним. Смарт всегда был под Солнцем. И оно никогда его не отпускало.
Сегодня Конвергенция должна была закончиться. Праздник не должен был стать серыми буднями. Иначе смысл Конвергенции терялся. Рутина разъединяет. Много хорошего в одном месте, всегда плохо, если к этому привыкаешь.
Смарт терпеливо стоял на постаменте в ожидании Пэта. Как ему сказали, тот, собрав небольшую группу людей, повёл её на ветряки. Для того чтобы Конвергенция жила Смарту приходилось постоянно идти на компромиссы с Вавилоном. Но он всегда жил Конвергенцией, всегда оживлял Конвергенцию. Иногда ему казалось, что она больше не поднимет голову под прессом проблем. Но Конвергенция была сильнее Смарта и не давала ему разувериться в ней. Они были как два партнёра, поддерживающие друг друга. Всегда и везде.
Конвергенция не бросала своих.
Комитет, хоть и был отчасти лоялен к давлению Вавилона, но в тайне от него вёл свою Игру. Игру ради жизни Конвергенции. Сейчас Комитету нужен был новый человек. Свежая кровь. Человек, который сможет своей непредсказуемой энергией, дать Конвергенции новый толчок к слиянию всего во всём. Выбор пал на Пэта. Тот хоть и был подонком, но не дураком. Его отобрали среди десятков тысяч кандидатов на роль катализатора для слияния Вавилона в Конвергенции. Никто не подумал о том, что Пэт может просмотреть содержимое диска, на столько все были уверены его подконтрольности. Никто кроме Смарта. Как Пэт это мог сделать, Смарт не знал, но, хорошо изучив его биографию, предположил, что тот способен на непредсказуемо решительные поступки. Самое главное было не посвящать Пэта в то, какую роль он должен был сыграть. Пэт и сам должен был додумать то, что ему не говорили. А если учесть противоречивость и не подконтрольность характера Пэта, то результат должен был быть именно таким, на который втайне надеялся Смарт.
День близился к концу. Конвергенция готовилась к преображению. Со стороны Портала появился усталый Пэт. Он вернулся из своего похода. Вернулся сам. Все, кто был с ним, разошлись по домам.
Flashback:
Стряхнув сон, юноши спускаются с крана, завтрак на высоте сто пятнадцать метров даёт им сил для последнего путешествия по теням прошлого. Спускаться отказывается не так легко, как им казалось наверху. Но всё должно заканчиваться. Жёлтые бусы на шеях индейцев светятся в лучах солнца. Они улыбаются ему.
Грандиозные декорации, в миллиард уёв – вот конечный пункт их поворота налево в начале пути. Кран неохотно отпускает их. Он знает, что они никогда не вернутся обратно. Ему становится грустно.
Развалины древней индейской атомной станции стоят упрёком бездарности строителей. Величие развалин от этого не страдает, но и не дышит жизнью. Индейцы подходят к серой бетонной коробке. Прикасаются ладонями к тёплым шершавым стенам. Энергия былых рейвов прикасается в ответ к ним. Мимо них лениво пробегает утренний пёс. Приостанавливается, для того, чтобы нагадить, и убегает в открытый проём машинного зала. Индейцы следуют за ним.
В машинном зале пусто и неуютно. Всё покрыто ржавчиной и толстым слоем пыли. Охранник, который должен охранять территорию, спит в своём вагончике. Он уже достаточно получил сегодня взяток от приезжих на право посещения развалин. На их деньги он уже напился дешёвым пойлом и ему всё равно. Он спит и видит те времена, когда в этих развалинах, в едином порыве, под лучами мощных прожекторов и лазеров, плясали тысячи теней, отбрасываемых обнажёнными телами. Нервно подёргивается во сне. Прошлого не вернуть. Его можно только приснить.
В тёмном углу машинного зала местные жители разрезают газовым резаком остатки металла, который ещё не успели сдать в металлолом. Праздник, к обогащению на котором они так привыкли, ушёл. Всё что им осталось – разворовывать не разворованное. Они так до сих пор и не поняли, что они потеряли. Понимать у них сил нет, надо зарабатывать на выпивку.
Индейцам куда важнее попасть внутрь самой станции, чем бродить в пустоте машинного зала. Обойдя чернильницу станции со всех сторон, юноши понимают, что все входы заварены или завалены бетонными блоками. Разве это может их остановить.
Забираются по металлическим балкам и попадают в эстакаду, соединяющую развалины станции с подсобными помещениями. Находят небольшую лазейку, через которую, еле протиснувшись, попадают в коридоры, кольцом опоясывающие гермозону. Реактор так и не был помещён в неё. Так было надо. Историческая ситуация и проблеск здравомыслия не позволил установить мину замедленного действия на линии тектонических сдвигов между жизнью и смертью миллионов.
Бредут по коридорам. Толстенные железные двери наполненные свинцом открыты настежь. Индейцы ещё совсем дети, они веселятся и со всей силы хлопают по очереди этими дверями. Станция, как гигантский камертон, отзывается глухим стоном.
Проходят всю станцию, уровень за уровнем. Названия уровней странные. Девятнадцать с половиной. Двадцать четыре и два. И так далее. Повсюду виднеются следы разгрома. Мародёры аборигены вынесли всё. Кроме стен и неподъёмных дверей. Пустые шкафы управления. Зияющие провалы на местах мониторов. Оборванные и валяющиеся мёртвыми змеями провода, не имеющие денежной ценности для расхитителей.
Идут тёмными коридорами. Освещения нет. Есть фонарик у старшего индейца. Его луч ведёт их по лабиринту. Внезапно выхватывает из темноты старый рабочий телефон автомат. Телефон блестит не потрескавшейся серебристой краской. Трубки и диска набора номера нет. Синим маркером на телефоне надпись: «Не забудь позвонить родителям!». Теперь индейцы точно не забудут. Набирают себе сувениров, на которые не позарились мародёры. Таблички «Для АЭС», знаки высокого напряжения, бирки для маркировки кабелей, и как приз – маленький бело-чёрный прибор для определения уровня радиации в гермозоне.
Неожиданно для себя выходят в громадное помещение, расположенное под гермозоной. Здесь всё так, как было в незапамятные времена. Разрисованные, светящейся в темноте краской, стены. Барная стойка, обклеенная вышедшими из употребления дензнаками. На полу валяются потемневшие от времени использованные презервативы и разбитая оранжевая пластиковая каска.
Вот казалось бы и всё. Смотреть больше не на что.
Легенда о динозаврах.
Возвращаются обратно, но вместо лаза, через который они пробрались в станцию, видят лист металла, ещё дымящийся от прикосновения к нему электросварки. Заботливые хранители станции, в порыве ревностного долга охраны развалин от непрошенных гостей, отрезали им путь к выходу. Очень предусмотрительно.
Младший растерялся, старший помня о своём старшинстве, ведёт его по тёмным лестницам наверх чернильницы – станции. Фонарь еле светит. Сели батареи, но этого хватает, чтобы добраться до крыши. С крыши, спускаются по куску кабеля, ведущему к пожарной лестнице. По ней спускаются на землю.
Динозавры спят. Легенды о них подёрнулись мхом и паутиной.
Былое место паломничества тысяч и тысяч теперь просто жалкое уснувшее напоминание о месте и человеке и о том кто и кого красит.
Хвати рыться в ностальгических отбросах прошлого. Их ждёт Конвергенция.
Не возвращаясь в посёлок, уходят прочь, в ту сторону, откуда пришли. Уже стемнело, но ночевать здесь они больше не собираются. Пройдя несколько километров, чувствуют веяние жара. Оборачиваются и видят, как полыхает стеной огня степь, окружающая станцию. Со стороны это напоминает детскую игрушку, которую бросили в середину костра. Теперь здесь точно больше нечего делать.
Конвергенция не терпит предательства.
Так предупреждали старые индейские книги.
Сегодня Пэта разбудила небольшая компания, во главе с Сашей. Пэт уже пришёл в себя после теплового удара и был готов выполнить своё общение, данное им ранее. Он повёл этих разных людей к ветрякам. Пешком. Через поле скошенной ржи. В небе над ними летали, ошалевшие от радости истребители. Им сегодня опять выдали топливо. Первый раз за месяц. Тушинские парады были ничем, по сравнению с тем, что вытворяли в небе, эти, соскучившиеся по делу, лётчики. Проходя через посёлок мирных жителей, компания запаслась Мадерой. По бутылке на человека. Чтобы путь казался веселей и короче.
Саша, человек с постоянно меняющимся настроением, была сегодня приветлива, и ни на шаг не отходила от Пэта. Часто Пэта пугали её смены в настроении, но что-то тянуло его к этой девушке. Что-то такое, о чём он давно уже не вспоминал, и боялся назвать словами. Да и не нужно было. При всём том, что он с лёгкостью расставался со всем, её он терять не хотел. Как-то неожиданно для себя это понял и теперь боялся потерять. Но, не всё коту масленица.
Путь оказался не такой уж и короткий, но жидкость, плещущаяся в бутылках, в ритм их шагам не давала задумываться об этом. Все понимали, что сегодня последний день их пребывания в Конвергенции и пытались набраться острыми ощущениями, приятными впечатлениями, радостными воспоминаниями и Мадерой. С каждым глотком Пэт чувствовал, что Саша становилась все ближе и ближе ему, то же происходило и с ней. Оторвавшись от основной группы, они взобрались наверх старых, уже не действующих оружейных хранилищ. Стояли там и целовались. Неожиданное для обоих единение. Конвергенция планетарного масштаба. Искра чувств. Притяжение глаз. Откровенность дыхания и неизбежность конца.
С трудом, оторвавшись друг от друга, догнали, ушедшую далеко вперёд компанию. Те тоже не скучали. Мадера знала своё дело. Через двадцать пять минут выбрались к ветрякам.
Ветряки стояли несколькими ровными рядами, ребристые опоры и вращающиеся на ветру лопасти пропеллеров. Солнце стояло в зените, и зенит этот проходил между рядами ветряков. Пьяная компания куда-то делась. Так бывает. Очень даже своевременно делась. Пэт и Саша взобрались наверх одного из ветряков, с которого лучше всего было видно Море и Солнце. Пэт погладил тыльной стороной ладони лицо Саши и привлёк её к себе. Она оказалась на удивление сильной, но сильной не в сопротивлении, а во встречном движении. Оторвавшись от поцелуев, сказала: «Думаю рано или поздно, это всё равно должно произойти между нами». Пэт и Саша начали срывать с себя одежду. Её не так уж и много было. Такого смехотворно неудобного секса у них ещё не было ни с кем. Член Пэта постоянно выпадал, и Саша вставляла его обратно. Это их дико смешило. А кто сказал, что занятие сексом серьёзная штука. Кое-как кончив пару раз, они спустились на землю. Пэт понял, что влюбился в Сашу. Влюбился как мальчишка. Признался ей в этом. Чувства затмили разум, но дороги в сказанном обратно не было.
Тут сказалась импульсивность Саши. Настроение у неё опять резко сменилось. Она поморщилась и сказала:
«Я не знаю, что такое любить. Для меня отношения могут строиться только на дружеской основе. Не надо было тебе этого говорить. Я устала от тебя. Дальше я пойду одна. Не провожай меня. Побудь здесь и подумай. Если я захочу тебя увидеть, то сама дам знать об этом».
Пэт стоял один среди ветряков, и как медуза плавился на солнце. Стоял и смотрел на фигуру удаляющей Саши. Смотрел, пока не стали слезиться глаза, пока она не растаяла в знойном мареве, как призрак. Любимый призрак. В Конвергенции он её больше не встречал, да и Конвергенция тоже вот-вот должна была растаять в жарком мареве.
Через час, очнувшись от раздумий, поднялся с земли. Оказывается он, не заметно для себя, присел у подножья ветряка. Решительным шагом направился в Конвергенцию. Там его ждал Смарт. Теперь Пэта ничто не могло остановить от встречи с ним.
Сублимация двигала его вперёд. Под её воздействием, даже тюфяк, становился крепче стали.
Смарт всё ещё стоял на постаменте Памятника Героям Конвергенции. Пэт подошёл к нему, и они засели с разговором, подальше от всех.
Жизнь Конвергенции шла своим чередом. Гаррисон гонял ленивых уборщиков территории. Шу занималась подготовкой прощальной пресс-конференции. Ковбой следил за порядком. Миша Спирит, Берг, Фил и Кириллов пили самбуку в Муссоне. Володя Фонарёв играл в футбол. Лёша Хаас и Лена Попова, что-то обсуждали лёжа на гамаках. Санчес и Сапунов о чём-то лениво переругивались с Яриком и Конём. Фиш и Спайдер просто молчали сидя на песке. Обнажённые тела лежали под любящим их Солнцем. Медузы искрились в Море.
Всё как всегда.
Сегодня Смарт пригласил, всех, оставшихся в Конвергенции на прощальный сан сет. Люди начали стягиваться заблаговременно, выбирая наиболее удобные места. Солнце любило их и обещало порадовать чудом единения. В момент, когда Солнце было в миллиметре от горизонта, собрались все. Все те, кто не был гостем в Конвергенции. Пришельцы.
Солнце входило в горизонт, без единого изъяна. Ни облачка, ни дымки. Лица людей застыли преображённые чудом. Впервые за всё время, что они были здесь, им довелось увидеть идеальный уход солнца на обратную сторону Земли. Кое-кто заплакал, другие просто закусили губу, чтобы не выдать переизбыток чувств. Многие улыбались. Влюблённые обнимались.
В момент, когда последний микрон Солнца скрылся под землёй, грянул залп из нескольких десятков бутылок шампанского.
Момент Конвергенции.
Смарт поднялся с тёплого песка и прокричал всем присутствующим тост:
«ВСЕМ НЕЛЮБИМЫМ ЛЮБВИ!!! ВСЕМ НЕСЧАСЛИВЫМ СЧАСТЬЯ!!!».
Никто не посмел, не поддержать его. Так как все кричали то же самое. Шампанское пили прямо из горлышка, оно лилось на тела и щекотало нос. Все чувствовали себя и любимыми и счастливыми.
Пэт так часто слышал о «конфликте противоречий» между кем-либо или чем-либо, что поневоле, но с твёрдой улыбкой, думал о Гармонии Противоречий. Конфликт возникал там, где заканчивалась закалка личности сопротивлением давлению окружающей среды.
Живя в системе беспроблемного позитива, личность переставала развиваться. Гармония Противоречий – сродни двум встречным течениям – бурным, стремительным и сильным. Тем, которые, сталкиваясь, взрываются водоворотом, кипением мыслей, страстей и поступков.
Водовороты не принадлежат никому!
Они рождаются и умирают лишь в нас и нами. Мы за них не в ответе! Или в ответе? Как мы можем быть в ответе за детей нашей антиинертности?! Нужна ли им наша ответственность за них?! А не унизит ли их индивидуальность наша опека ответственностью?!
Не будет сопротивления и умрёт прогресс – от саркомы самодостаточности!!! Но с другой стороны, пассив всегда сильнее актива. Волны постепенно превращаются из цунами в зеркальную гладь штильности. Огонь гаснет, лишённый сопротивления ему дров.
А утром, из моря, на малиновой ножке-подставке выйдет неугомонное Солнце.
Оно всегда так делает – и тут уж ничего не попишешь.
Или попишешь?
Незаметно для себя Пэт заснул. Ему снилась Саша. Её горячие поцелуи. Настолько горячие, что он с криком проснулся и…
Конвергенция пылала. Все бары, танцполы и строения, всё полыхало огнём. Среди всего этого хаоса, рвущих звёздное небо языков огня, метались люди с факелами. Истерично хохоча, они поджигали всё, что могло гореть.
Горели пальмы, лично посаженные Пэтом. Этого он стерпеть уже не смог. Он помнил по имени каждую пальму, с таким трудом их удалось вырастить здесь. Он помнил каждого, кто помогал ему и кому помогал он выращивать на голом песке эти зелёные зонты.
Пэту вспомнились слова Смарта, о древнем индейском пророчестве. Тот долго рассказывал ему сегодня вечером об этом.
Пророчество начало сбываться?
«Г-О-Р-О-Д Д-Л-Я Г-О-Р-О-Ж-А-Н!!! К – О – Н – В – Е – Р – Г – Е – Н – Ц – И – Ю В О-Г-О-Н-Ь!!! Г-О-Р-О-Д Д-Л-Я Г-О-Р-О-Ж-А-Н!!! К – О – Н – В – Е – Р – Г – Е – Н – Ц – И – Ю В О-Г-О-Н-Ь!!!» - скандировали поджигатели. Они так и не смогли стать пришельцами. Они навсегда остались гостями. И они это поняли. Поняли тогда, когда не увидели единственно возможного в их жизни идеального захода Солнца в Землю. Они чувствовали себя обманутыми. Даже Солнце посмеялось над ними, не дав им своей любви. Так они это поняли.
«Если мы не можем забрать Конвергенцию с собой, если Конвергенция не может поселиться в нас – тогда мы уничтожим её. Сожжём дотла. Так поступали наши учителя полвека назад. Всё непонятное, всё, что не может отдаться нам – должно быть уничтожено!» - заорал их предводитель и замахнулся факелом в центральную постройку Конвергенции, всё остальное уже горело.
Пэт не мог разглядеть лицо этого человека в сполохах пламени, но голос был до боли знаком. Голос вечного неудачника, так и не нашедшего себя. Когда этот невидимка замахнулся факелом, Пэт сорвался и рванул к нему, чтобы выхватить факел из рук поджигателя. В этот момент кто-то ударил его сзади по голове, и Пэт свалился без сознания на покрытый толстым слоем пепла песок. Когда он пришёл в сознание, то ничего больше не было. Ни пальм, ни баров вообще ничего. Только обгоревшие металлические остовы, в которых с трудом узнавались контуры, скелеты того сказочного животного, что только вчера поражали воображение пришельцев. И среди всего этого пепельного безумия – Храм Конвергенции. Двенадцать опалённых, но гордых столбов. На фоне несгибаемого Портала.
Пэт долго пробыл без сознания. Глянув на часы, он увидел, что уже восемь утра. Солнце не всходило. Оно застряло где-то у самой кромки горизонта и вместо утренних лучей небо покрылось пеплом серого сумеречного света. Солнце не могло поверить, что её ребёнка, её Конвергенцию сожгли примитивным огнём, добытым от спички.
Trip:
Чёрное как смоль небо. Звёзд нет. Спрятались. Небо, широко открыв в немом крике рот, смотрит на Конвергенцию. Сначала видит маленькую вспышку спички. Не придаёт этому значения. От спички загорается факел, пропитанный бензином. От факела загорается ещё один факел, и ещё, и ещё, и ещё. Десятки факелов. Факелы разбегаются по Конвергенции и по команде летят во всё, что может гореть.
Конвергенция озаряется пламенем преображения.
Потихоньку начинают стягиваться последние из оставшихся в Конвергенции. Ветер всю ночь дул с Моря и песок на пятнадцать метров от линии прибоя чист. Не запорошен пеплом. Солнце, прорвавшись сквозь серый заслон, вырывается из-под Земли и дарит телам оставшимся свою жаркую любовь. Последние лучи Солнца в сожжённой Конвергенции.
Пророчество всё-таки начинает сбываться!
К Пэту подходит Гаррисон и даёт ему мешок оранжевых вымпелов с надписью: «Я там был!», и уезжает. Последнее, что осталось от Конвергенции. Материальное её доказательство. Горькая ирония. Чтобы не поддаться ей Пэт бредёт по берегу Моря и раздаёт эти вымпелы тем, кто может ответить на вопрос: «Ты был в Конвергенции?». Те, кто знает, что они были, есть и будут, молча кивают головой и Пэт выдаёт им доказательства их пребывания. Среди них Спайдер и Фиш.
Последний долг перед пепелищем выполнен. Надо идти вперёд.
Возле Портала Пэт столкнулся со Смартом, тот пожал ему руку и пожелал с честью выполнить, поставленную перед ним задачу. Разве Пэт может теперь отказать.
Прочь! Прочь из призрачного скелета Конвергенции. Вперёд! Вперёд к преобразившейся Конвергенции!
Путь от Конвергенции в Вавилон вдруг становиться непреодолимо долгим. Полтора года в пути. Так долго ещё никто не выбирался из Конвергенции на большую землю. Для Пэта они не прошли даром. Диск в кармане, мысли в голове…
…полу приоткрытый рот. Два выстрела глаз в бумагу. Судорога, обнимающая пальцами шариковую ручку. Толчки поезда вздыбливают рваный почерк, но мысль на месте. Нерушима. Приумножаема и улыбчива.
Прошедшее прошло – уступив место идущему, что нисколько не выходит за рамки переваривания высококалорийных переживаний. Вербально визуальное сопоставление воображаемого, не всегда соприкасаемо с реальным. Иногда непонятно, что лучше: воображать или прикасаться к воображаемому.
Зачастую эти прикосновения снимают кожу с мечты, оголяя нервы, втыкая в них цыганские иглы неприглядных пощёчин оборванных крыльев. Пэт видел бабочек, опалённых огнями больших надежд. Он видел окровавленные клювы птиц, не пробившихся сквозь стёкла окон. Они не верили своей боли, они видели цель. И кровь для них была не кровь, но кровавая испарина жажды неизведанного. Они умирали с верой в мечту.
Наконец-то Пэт научился возвращаться, не научившись уходить. Вселенная миллиард лет уж как не вмещает саму себя. Однажды она привязала морковь к палке, палку поместила перед собой на недосягаемом расстоянии и… и подавилась слюной самосовершенствования.
«Что такое самосовершенствование? Это онанизм современного общества!».
(Голос за кадром)
Было приблизительно шесть часов тридцать две минуты пятьдесят четыре секунды, когда Пэт вернулся в Вавилон. От Конвергенции его разделяли всего сутки. Он прошёл этот путь за полтора года. Высокий и худой, шёл он по недоумённо пустынным улицам просыпающегося Вавилона. Серо голубые глаза смотрели без страха, насмешливо. Прямой, с искусственной горбинкой нос, нависал над аккуратной бородкой, а светло русые волосы прятались под красной бейсболкой.
Вавилон не то чтобы ждал его, скорее Вавилону было просто не до него…
«…когда выйдет прокисший хмель
из чёрствых пор
перекрой закончен старых вещей
и вперёд, другого нет выбора…»
(Неизвестный индейский поэт)
обращений к странице:10464