«Того, кто перестаёт видеть – перемалывает мясорубка толпы!».
(Древнее индейское предупреждение)
Пэт сидел, судорожно сжимая кулаки в бессильной попытке понять, что двигало этим человеком. В полутёмной комнате кроме него больше никого не было. Он только что просмотрел, показанный по центральному телевиденью Вавилона фильм, заказанный на деньги Комитета. Фильм о человеке, который был Чифом. Чифом, бросившим Комитет, для того, чтобы вести свою собственную Игру. Он не хотел впутывать в эту Игру Комитет и поэтому однажды исчез. Бесследно. Появился лишь тогда, когда организовал Конвергенцию в другом конце земного шара. Успешную Конвергенцию, окрылившую его до такой степени, что он, не останавливаясь на достигнутом, ринулся в очередную Конвергенцию. В очередной точке земного шара.
Там его и расстреляли.
Перед расстрелом ему дали лист бумаги и огрызок химического карандаша. То, что он написал, сейчас было в руках Пэта. Письмо, написанное для дочери, которую он ни разу не видел, так как она родилась уже после его отъезда. Пэт не отрываясь, читал:
«Малышка не повтори моих ошибок. Запомни за кого погиб и для чего жил я! Это обращение не только к тебе, но и ко всем кто пойдёт дальше меня.
Сытое общество не верит правде голодных глаз. Сытое общество верит лишь полноте собственных желудков. Сытое общество сочтёт тебя лжецом, если ты голоден. Для сытого общества – ты отрицательный персонаж, если видишь вещи в пространстве не равном плюсу. Для сытого общества ты – бунтарь, если ты не сыт. Ты опасен для сытого общества, оно боится тебя, если ты напоминаешь ему о том, что оно может потерять имеемое. Ты – дрова для костров искоренителей голода. Ты – пациент психиатрических клиник, потому что ты неизлечимо болен совестью. Ты никогда не умрёшь – будь голодным. Ты – нонсенс, бессмыслица. Ты – иррационален. Ты вопреки, а не потому что. Ты – вечная ложка дёгтя. Ты - обнажённый нерв, не поддающийся анестезии. Для сытого общества ты хаос, так как оно не знает твоего порядка. Ты режешь глаза сытому обществу своим светом, так как ты светишь не в ту сторону. Ты жив до тех пор, пока голоден. В тот момент, когда ты почувствуешь пресыщенность – ты умер. Для себя и для своей настоящести!
Долгое время я доказывал самому себе, что я не неудачник. Со временем поверил в это, а однажды понял – я никогда! Слышишь!!! Никогда не был неудачником!!! Никто из нас никогда не был неудачником, если сам не верил в это. Каждый из нас всегда развивался по своей индивидуальной спирали развития. И тогда, когда эти спирали, сталкиваясь, пробовали пересекаться, всякая конформистская спираль обвиняла нонконформистскую в несостоятельности её жизненного пути. Обвиняла лишь на том основании, что конформизм – это идеология преуспевания большинства, сытого общества, которое забыло, что спирали ДНК не повторяются. Нет лучшего, нет худшего. Есть неповторимо индивидуальное наше с тобой Я. Я не говорю о том, что быть богатым – плохо. Я говорю о том, что благосостояние не должно отуплять.
Горек воли хлеб – да неволи сладок.
Моё желание быть сытым всегда шло в разрез с тем что сытость отупляла, лишала стимула к поиску. Привязывала к источнику насыщения и уничтожала поисковую систему, находящую под завалами мусора, крошечные зёрна. Зёрна, из которых должны были вырасти гигантские секвойи самобытности.
Годы и годы я шёл к этому, раздвигая локтями отражения самого себя в непрекращающейся повседневной борьбе за приход к себе. Не всегда шёл верным путём, часто спотыкался, уничтожая в своих падениях людей находящихся рядом. Поднимался весь в крови от раздавленных мной, и их невольная жертва, раз за разом, отрезвляла меня от пьянства борьбой за выживание видов. Спутники гибли, уничтожаемые мной, и я, даже ни разу не возвращался на их могилы для того, чтобы выпить с ними рому. Противно становилось от осознания, что для того, чтобы прийти к чему-то прекрасному – необходимо было уничтожить прекрасное. Иначе чем сволочью, в свете собственных поступков, себя и представить было нельзя.
Надеюсь, их невольная жертва не напрасна. Надеюсь.
Если хочешь стать свободным – сперва научись быть независимым. А настоящая свобода никогда не ущемляет свободу других людей, иначе это уже не свобода, но тирания. Это только в математике минус на минус даёт плюс, в жизни наоборот – они дают абсолютный минус, который не имеет ни малейшего шанса стать плюсом.
Всегда легко любить того, кому необходима твоя любовь, и настолько же трудно любить того, кто, по его убеждению, напрочь не нуждается не только в твоей, но и в чьей либо любви вообще.
Именно тебе трудно любить, потому что ты ждёшь отдачи, а там где этой отдачи нет, но напротив, есть грубость и презрение, ты не желаешь делиться собой. Ты жалеешь себя. Зачем отдавать неблагодарному?! Но! В этом и есть корысть – давать лишь в ожидании отдачи.
Знаешь дочь, мне второй раз в жизни подарили цветы. Первый раз это была твоя мать, а второй раз сегодня, когда меня вели на допрос, совершенно незнакомая старушка. Нет слов…
Ах, да – отвлёкся.
Клаустрофобия мысли – страшнее клаустрофобии пространственной. Мысль не видящая разрешаемости будущности – повергается в панику, перерастающую в депрессию. Неуверенность в дне завтрашнем лишает покоя в дне настоящем, делая день вчерашний бессмысленным. Что помогает не вычеркнуть себя из списка героев нашего времени? Воображение, дарящее мечту! И чем больше ты не веришь в её не реализуемость, тем успешнее справляется с вакуумом дня. Живёшь мечтой для мечты. Самообман? Нет! Неперсонифицируемый спасательный круг! Цветные сны шизофренического начала. «Обидели юродивого, отняли копеечку».
Привилегия юродивых – не обращать внимания на придуманные человечеством знаки препинания их мыслей.
Не умеется мне быть для кого-то или чего-то одним, всё многогранней, живу во многом многолико. И не теряюсь в лабиринте преображений. Здорово когда тебя много неодинакового. Тогда ничто не утомляет, не приедается. И каждый из разного тебя – ты настоящий. Неподдельно неповторимый.
Шизофренический хоровод.
Ладно дочь, мне надо идти. Я опаздываю на свой расстрел. Будь умницей! Целую!».
Дочь. Где она теперь. Кто она? Кто он знали все.
Этот человек стал символом для всех угнетённых. Для всех униженных и оскорблённых современности. Им, его именем пользовались все, при любом удобном и неудобном случае. Его имя стало именем нарицательным. Он был сказкой для разуверившихся в бескорыстие идей. Он был пощёчиной тем, кто, прирастая к мягкости диванов, видел в нём занозу. Занозу, не дающую спокойно спать, трахаться, жрать, зарабатывать и бездарно тратить деньги.
Женщины любили его, так как он был создан для любви. Пылкой и страстной. Его любили все, даже смерть. Смерть подарила ему бессмертие и сделала его последним романтиком с винтовкой в руках. Его руки были по локоть в крови, но он верил, искренне верил, что это кровь, которая даст жизнь. Вера прощает всё, даже если эта вера уничтожает стоящих на его пути.
Так он стал самой яркой звездой в кровосмешении веков. Настолько яркой, что на неё стало больно смотреть. И он взорвался сверхновой.
Зачем это было ему нужно? Чего ради он, не задумываясь, был готов погибнуть за идею? Им восхищаются, его ненавидят, любят и презирают. Его портреты вывешивают, где ни попадя. На демонстрациях его портреты несут как иконы. Девочки наклеивают постеры с его изображением над кроватями. Он на обложках книг «модных» писателей. На сумках. На значках.
Заходя в уборные, вы обнаруживаете его портрет на крышках унитазов. Футболки с его изображением гарантированный заработок тех против кого он выступал. Он смотрит из витрин, заглядывает в глаза прохожих, спрашивая их, или себя: «Зачем он погиб?!».
Пэт постоянно проводил аналогии между ним и собой, и понимал, что он не сможет, вот так вот, бросив всё, пусть даже при всём том, что у него ничего не было, погибнуть за идею, как это неоднократно призывали сделать его радикальные друзья. Они не учитывали одного, того, что их призывы нелепы в контексте их жизни. Очень удобная позиция: сидя в тёплых клубах осуждать глобалистские тенденции в развитии современного общества.
Сегодня, будучи ещё дома, Пэт придумал один ход, который, возможно, поможет ему сделать больше, чем вооружённая борьба, обагрённая кровью невинных. Правила в этой Игре, его персональной Игре, были просты, но коварны. Так было надо. Он не хотел, что бы кто-то пострадал из-за его новых правил.
Новую Игру, он назвал просто, так как было написано на открытке с пальмой Конвергенции: Жизнь Прекрасна.
Из-за неё он мог потерять всё: привычное окружение, сомнительное уважение, выдуманных друзей и ненастоящих девушек.
Пэт принадлежал, к так называемому, «новому потерянному поколению». К тем, кого историческая ситуация развала привычных ценностей застала в восемнадцать лет. Это было жесточайшее время, когда Вавилон, отказавшись от всех ценностей, которыми руководствовался последние несколько десятилетий, начал учиться жить жизнью, к которой он не был готов. Ни морально, ни вообще никак.
Кто-то погиб в беспощадных криминальных разборках, кто-то опять же погиб, но только уже от преобразователей, кто-то ушёл в себя – живя постоянно депрессией, кто-то бился головой, об оббитые матрасами стены, крича – «Где МояМая???».
Те, кто выжил – стали крепче стали.
Так «новое потерянное поколение» трансформировалось в поколение непробиваемых невзгодами. В поколение, которое смело смотрело вперёд, при этом, не боясь оглядываться назад и видеть то, что происходит по сторонам.
Пэт включил монитор на стене, поставил видеозапись расстрела Чифа Н. Были слышны только слова, но Пэт добавил к ним немые комментарии. Комментарии звучащие только в нём.
Лейтенант, командовавший расстрелом, в недавнем прошлом выпускник известного своими либеральными порядками университета, помня о своей тонкой натуре, спросил Чифа Н:
-Тебе не страшно умирать вдали от родины, друзей и близких?
-Я живу быстро, но не спешу умереть! – Чиф Н стоял с не завязанными глазами, это была его последняя просьба, в которой лейтенант не смог отказать. – Мне некуда спешить, так как у меня впереди целая вечность!
-А если ты умрешь через секунду? Ведь ты умрешь, и ты это знаешь! – лейтенанту трудно было отдать приказ солдатам, и он тянул время, пытаясь, разговором отвлечься от угрызений совести.
-На вечность это не повлияет! Что мы знаем о вечности? И почему вечность не поместится в эту секунду? Я ведь до сих пор жив. И пусть я умру через секунду, я буду жить, зная, что у меня впереди вечность! – Чиф Н верил в то, что говорил. В такие мгновения даже самые громкие слова не могут звучать неискренне.
-Ты ведь неплохой поэт, я знаю. Ты мог бы написать ещё много, если бы не ввязался в авантюру Конвергенции. – Лейтенант был знаком с поэзией Чифа Н и не понимал его безрассудства.
-Лучше ежедневно писать по букве, чем всю жизнь собираться написать книгу! И ничего что за всю жизнь ты напишешь всего несколько страниц, всё-таки это будет куда больше чем нереализованное нечто, которое ты держишь в себе. Хотя, может всё таки лучше нереализованное нечто, чем построенное пустое и никчемное ничто?! Лейтенант, я устал, давай заканчивай этот балаган. Или ты забыл, зачем мы сюда пришли? – к чему этот трёп, Чиф Н начал раздражаться.
Лейтенант скомандовал, солдаты вскинули винтовки. Губы Чифа Н вздрогнули словом VENCEREMOS! Пальцы сжались в сталь кулака. Раздался залп. Чиф Н отлетел на полтора метра и рухнул на выжженную солнцем глину. Тело многократно передёрнулось в предсмертной конвульсии. Из уголка рта полилась струйка крови. Чиф Н затих. Лейтенант снял фуражку и помолился Богу о счастливом пути для Чифа Н.
Видеозапись закончилась.
Пэт и раньше видел лицо Чифа Н, но никогда не присматривался к нему. В видеозаписи его лицо показали крупным планом, и Пэт похолодел. Он знал эти глаза, знал эту манеру говорить, знал эти жесты! От внезапной догадки руки вспотели. Пэт зашёл в базу данных Конвергенции в раздел фотографий, и начал просматривать лицо за лицом, всех кто хоть раз был там. Нужное лицо нашлось через полтора часа пристального всматривания в монитор.
Это была Саша.
Потом поставил видеоролик с Падрюгой Асей. Вывел её лицо в разрешении с максимальной резкостью. В фотошопе убрал очки, укоротил причёску. Потом совместил все три лица, и боль усталости разлилась по его телу. Так не бывает, но было именно так.
«Однажды я хочу взлететь выше звёзд, но так чтобы никто из моих, любимых мной людей, не пострадал от этого улёта!», - сказал себе Пэт.
Всё встало на свои места. Больше пробелов в истории не существовало. Теперь осталось сделать последний шаг. Принять последнее решение. А время уже покажет, на сколько оно верное или неверное.
Пэту уже неоднократно приходилось терять всё, не приобретая при этом ничего.
Со временем это вошло в привычку. В Игру с самим собой. Беспощадную, но честную.
«Смотрящий только под ноги, никогда не узнает прелести облаков и звёзд!
Смотрящий исключительно ввысь, неизбежно споткнётся, наступив на собственные шнурки!
Идущий лишь вперёд – навсегда потеряет связь с окружающим миром и превратится в раба собственной цели!
Живущий лишь окружающим – теряется в бесконечном множестве отражений зеркал самого себя!».
(Древнее индейское предупреждение)
обращений к странице:9146