«Истинный первородный грех заключается в ограничении Абсолюта. Не делай этого».
Был свежий тёплый полдень, ливень ненадолго прекратился, и тротуары, по которым мы шагали из города к самолетам, были всё еще мокрыми.
— Ты ведь можешь проходить сквозь стены, да, Дон?
— Нет.
— Когда ты говоришь «нет», а я знаю, что, на самом деле, можешь, это означает, что тебе не нравится, как я сформулировал вопрос.
— Мы крайне наблюдательны, — сказал он.
— Все дело в «проходить» или в «стенах»?
— Да, но не только. Твой вопрос предполагает, что я существую в одном ограниченном пространстве-времени и перемещаюсь в другое пространство-время. Сегодня у меня нет желания соглашаться с твоими ложными предположениями обо мне.
Я нахмурился. Он знал, о чём я спрашивал. Почему бы ему не ответить просто на мой вопрос и дать мне возможность узнать, как он это делает?
— Так я пытаюсь помочь тебе точнее формулировать свои мысли, — сказал он мягко.
— Ну ладно. Ты можешь сделать так, чтобы казалось, что ты можешь пройти сквозь стену. Так лучше?
— Лучше. Но если ты желаешь быть точным...
— Не подсказывай мне. Я знаю, как сказать то, что хочу. Вот мой вопрос. Каким образом ты можешь переместить иллюзию ограниченного чувства личности, выраженного в таком представлении пространственно-временного континуума, как твое «тело», через иллюзию материальной преграды под названием «стена»?
— Прекрасно! — одобрил он. — Когда ты правильно задаешь вопрос, он отвечает сам на себя, не так ли?
— Нет. Этот вопрос не ответил сам на себя. Как ты проходишь сквозь стены?
— Ричард! Ты был почти у цели, а затем всё испортил! Я не могу проходить сквозь стены... когда ты говоришь это, ты допускаешь существование вещей, которых я вовсе не допускаю, а если и я начну думать так же, как ты, то ответ будет: я не могу.
— Но так сложно, Дон, выражать всё очень точно. Разве ты не знаешь, что я хочу сказать?
— И от того, что что-то очень сложно, ты не пытаешься это сделать? Научиться ходить вначале тоже было тяжело, но ты позанимался, и теперь, глядя на тебя, может показаться, что это вовсе нетрудно.
Я вздохнул.
— Ладно. Забудь об этом вопросе.
— Я о нём забуду. Но у меня есть к тебе вопрос: а ты можешь? — Он глянул на меня с таким видом, будто ему было на это совершенно наплевать.
— Итак, ты говоришь, что тело — это иллюзия, и стена — это иллюзия, но личность реальна, и её нельзя остановить никакими иллюзиями.
— Не я это говорю. Это ты сам сказал.
— Но это так.
— Естественно, — подтвердил он.
— И как ты это делаешь?
— Ричард, тебе не надо ничего делать. Ты представляешь, что это уже сделано, вот и всё.
— Надо же, как всё просто.
— Как научиться ходить. Потом ты начинаешь удивляться, что в этом было такого сложного.
— Дон, но проходить сквозь стены для меня сейчас совсем не сложно; это просто невозможно.
— Ты, наверное, думаешь, что если повторишь «невозможно-невозможно-невозможно» тысячу раз, то всё сложное для тебя вдруг станет простым?
— Прости. Это возможно, и я сделаю это, когда придёт время мне это сделать.
— Поглядите только на него, он ходит по воде, яко посуху, и опускает руки от того, что не проходит сквозь стены.
— Но то было просто, а это...
— Утверждая, что ты чего-то не можешь, ты лишаешься всемогущества, — пропел он. — Не ты ли неделю назад плавал в земле?
— Ну плавал.
— А разве стена — это не просто вертикальная земля? Разве тебе так уж важно, как расположена иллюзия? Горизонтальные иллюзии легко преодолеть, а вертикальные — нет?
— Мне кажется, я начинаю наконец понимать тебя, Дон.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Как только ты поймёшь меня, придет пора оставить тебя на время наедине с самим собой.
На окраине городка стояло большое хранилище зерна и силоса, построенное из оранжевого кирпича. Казалось, что он решил вернуться к самолетам другой дорогой и свернул в какой-то переулок, чтобы срезать путь. Для этого надо было пройти сквозь кирпичную стену.
Он круто повернул направо, вошёл в стену и пропал из виду. Теперь я думаю, что если бы сразу же повернул за ним, то тоже смог бы пройти сквозь неё. Но я просто остановился на тротуаре и посмотрел на место, где он только что был. Затем я коснулся рукой стены, она была из твердого кирпича.
— Когда-нибудь, Дональд, — сказал я, — когда-нибудь... — и в одиночестве пошёл кружным путем к самолетам.
— Дональд, — сказал я, когда добрался до поля. — Я пришел к выводу, что ты просто не живёшь в этом мире.
Он удивленно посмотрел на меня с крыла своего самолета, где учился заливать бензин в бак.
— Конечно, нет. Можешь ли ты мне назвать кого-нибудь, кто живёт в нём?
— Что ты хочешь этим сказать, могу ли я назвать кого-нибудь, кто живёт? Я! Я живу в этом мире!
— Превосходно, — похвалил он, как будто мне удалось самостоятельно раскрыть страшную тайну. — Напомни потом, что сегодня я угощаю тебя обедом. Я просто поражён, что ты умеешь постоянно учиться.
Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии, он был абсолютно серьёзен.
— Что ты хочешь сказать? Конечно же, я живу в этом мире. Я и ещё примерно четыре миллиарда человек. Это ты...
— О, боже, Ричард! Ты серьёзно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием. — Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. — Ты уверен в этом?
Ты живёшь в том же мире, что, например, и биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета — от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложения для держателей акций?
Ты живёшь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо?
Ты и твой биплан, «Флит», выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошёл град...
Сколько же, по-твоему, человек живет в твоём мире? Ты стоишь там, на земле, и серьёзно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьёзно собрался это мне доказать? — он так быстро говорил, что начал задыхаться.
— А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке, — сказал я.
— Очень жаль. Очень хотелось тебя угостить. Но с этим всё, лучше и не вспоминать.
И хоть тогда я в последний раз обвинил его в том, что он не живёт в этом мире, прошло ещё много времени, прежде чем я понял слова, на которых открылась книжка:
«Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце».
обращений к странице:8736