«…разочаровавшись в фальши, потянутся к настоящему…»
(Древнее индейское пророчество)
«…даль. заоблачный край -
посвящённый в самое тайное
он снимает нежно вуаль
для того чтоб узнать, что в нас главное…»
(Неизвестный индейский поэт)
Никогда не стоит договариваться о чём-либо, основываясь лишь на эмоциональном порыве сделать доброе дело. Иногда трезвость мысли куда важнее добрых намерений.
Пэт стоял на площадке, где размещался Портал. Он вчера так и не дошёл домой, проведя ночь на берегу Моря. В размышлениях и обществе взбалмошной девушки Саши. Та была изрядно трансформирована и слова из неё лились нескончаемым рваным потоком:
«…они были чисты и юны. Они горели желанием спасать. Они шли изменять мир. Они стремились дарить радость. Они решили отдать свою жизнь. Они верили, что это жертва служения. Они шли со знамёнами и песнями. Они видели в этом Любовь. В их глазах был огонь, в их речах была сила, в их поступках было знание, в их мыслях жила мудрость. Потому что они шли рассказывать и учить. Они не шли – а парили над землёй. Их взгляды были устремлены в небеса. Они были такие супер духовные. Они пришли убить зло любовью. Они так долго учились убивать зло, что стали придавать ему большее значение. Большее чем любви к ближнему. И они научились бояться. Великая честь для зла. И чем больше они учились бояться, тем больше зло обретало над ними власть. Страх смял их и бросил в бетономешалку Псевдореальной правды мира, и… Они вернулись домой без глаз, рук, ног.
Калеки надуманных идей…
Те, кто выжил, теперь знали, что любить – значит отдавать Себя, Всем и Всегда. Для любви нет выходных, она не может устать. Но она может заболеть и, умерев, превратиться в своё отражение – ненависть. Любовь нелицеприятна. Ей всё равно, кто ты. Но ей важно, что ты есть. Выжившие научились любить не истерично, но предано. Они научились отличать Сопливоречистослезливокрикливую Восторженность от скромной труженицы – любви…».
Она ещё долго что-то рассказывала в этом ключе, но слова не оседали на срезе мозга Пэта. Он просто слушал полу истеричный трёп и воспринимал его не более чем шум прибоя. Порой Море шумело куда более убедительней, чем бессвязная болтовня этой трансформированной девицы. Часто её не было слышно вообще, так как на главном танцполе второй час подряд не выходил из-за вертушек Володя Фонарёв. Вся Конвергенция собралась там, и можно было посидеть полюбоваться полной Луной, висящей небесным фонарём над Морем.
За несколько лет пребывания в Конвергенции Пэт научился видеть. Он видел мысли, но не сопротивлялся этому. Иногда вокруг него начинали виться губы. Много губ: полуоткрытых, влажных, обветренных, сурово сжатых, податливых, холодных, отталкивающих, приветливых, мягких. Но! Когда он начинал всматриваться в них, губы целовали его глаза.
Тысяча первая реинкарнация улыбки Чеширского Кота имела громадную власть над Объяснимостью.
Всё объяснимое мгновенно окружалось пристальным полу поцелуем всех губ планеты. Рыбы тоже иногда знали, что у них есть губы, особенно, если их отрывал предатель крючок.
Мысли подходили к нему, и он их не отвергал, напротив – пускал к себе, отогревал в ладонях. Некоторые приживались в нём – он их не гнал, некоторые сбегали от него – он их не держал.
Его либеральность по отношению к мыслям могла отпугнуть эмбрионы идей, но зрелые мысли знали себе цену, и не поддавались на провокации его тщеславия. Они пощёчиной пережидали очередные отвратности Пэта, выжидали удобный момент и напоминали ему о себе улыбкой губ Чеширского Кота: + ))) Пэт прекрасно понимал, что его рассеянность и непомерное самолюбие отворачивало от него единственно дорогое, что с таким трудом приходило к нему. И он просил молча прощения у мыслей, обещая исправиться. Но мысли вправе были не верить ему. И тогда он оставался один. В беспроглядной темени безмыслия, и всё что ему оставалось, так это только обнимать Луну.
Бледный лунный загар и боль от очередного предательства себя самого и единственно любимого, что было у него.
Его мыслей.
«Нам ещё предстоит совершить немало ошибок вместе, главное, чтобы они не были
фатальными!»
(Запоздалая заноза мысли).
Он постоянно видел события небывалых форм и причудливых содержаний в его трипах. Пэт не употреблял преобразователи, потому что давно был наказан неспособностью сойти с ума. И вообще, он был одним из тех, кто когда-то, вопреки самим себе, выжил. Он так и отвечал на вопрос: «Ты кто, пафосный болван или неудачник?!», - что он – один из тех, кто когда-то выжил.
Объяснимое всегда побуждало его искать необъяснимое, и он брёл по минному полю, пахнущему колокольчиками, подбрасывая на ладони маленькую девочку луну. Луночку. И иногда поцеловывал её. И тогда он знал, что и у него есть губы, знающие бесценность солёного привкуса Моря, убаюкивающего Луночку приморских мыслей.
Луна щипала его губы, и стремительно вырвавшись из его объятий, порвав паутину зелёных полей, уносилась за тысячи километров, оставив на его щеке влажный, испаряющийся в лучах восходящего солнца, след. Он тянул к ней руки, но она не подпускала его ближе, чем на тысячу километров, и лишь улыбалась ему всеми своими кратерами, видными в полнолуние. И тогда Пэт, по её просьбе, выдумал пароль, произнеси он его, и Луночка незамедлительно возвращалась к нему. Для того чтобы, поцеловав Пэта, вновь улететь.
«Возьми мою руку. Потанцуем. Мой танец – решившим, до конца не спать. Давай прижмёмся. Друг друга согреем. Теплом, струящимся из наших глаз. И полетим. К высоте полётов птичьих. И помашем оттуда. Прохожим стоящим, с запрокинутыми головами. Они, возможно, будут завидовать, но это зависть необладания. Состраданием. Они полны, к себе, жалости. И это их держит на земле магнитом. И мешает, не даёт возможности, взявшись за руки – взлететь. И танцевать с нами. С такими сумасшедшими, но честными чаще, чем ленивыми – от страха оторваться от земли. Но мы летаем, танцуя, а они стоят, запрокинув головы. Вверх.
Слёзы из глаз по щекам…».
Начиналась новая эпоха, новой жизни, нового дня.
Пэт знал, что его луна всегда с ним, и её поцелуй когда-то пах черешней.
Люди не соглашались с его мыслями. Они не знали, что он и сам не всегда с ними соглашался. Был он, и были мысли. Он исчезнет – мысли останутся. Мысли не умирают. Они – это анти материя, из которой сотканы все и вся. Они являются частицами, не имеющими ни атомной массы, ни заряда. Так что Бог вполне мог создать Вселенную из ничего. Из Его мысли.
Поэтому Пэт не обижался на несогласие с его мыслями, и не гордился согласием. За исключением тщеславной грани его Я, которая стимулировала в нём продуктивность «творческого начала».
Flashback:
Солнце. Самый надёжный будильник. Ласково щекочет носы юных индейцев, и они, одновременно открыв глаза, улыбаются ему. Солнце опять их не подвело. Время раннее, но путь предстоит долгий. Окунувшись в Море, и проснувшись окончательно, юноши выдвигаются в путь. Солнце не всегда помощник, особенно если, перестав щекотать, начинает пригибать к земле, потоком нещадных фотонов.
Решив позавтракать на месте, они, следуя друг за другом, уверенным шагом проходят через посёлок строителей атомной станции. На улицах пустынно, только кое-где, на рынке, видно лёгкое движение вялых и не до конца проснувшихся аборигенов.
Пройдя мимо Почты, индейцы выходят на древнюю дорогу, выложенную из бетонных блоков. Бетон пока ещё пахнет испаряющимся утренним туманом. Через час этот запах превратится в удушливый смрад раскалённой пыли. Идти приблизительно столько же. Пока же бетон влажен и испещрён продольными следами от забегов виноградных улиток. Индейцы идут бодро, но осторожно, чтобы ненароком не раздавить одну из бегущих, от солнца, улиток.
Развалины древней индейской атомной станции и высящийся над ними кран кажутся так близко. Но видимость на таком расстоянии иллюзорна. Юноши достаточно научены, чтобы не обольщаться. Не сбавляя шага, пытаются опередить не дремлющее солнце.
Проходя мимо огородов аборигенов, мальцы не удерживаются от того, чтобы не полакомится, растущей здесь в изобилии ежевики. Её здесь не меряно. Она приятно холодит во рту, заменяя своей сладкой кислинкой несостоявшийся завтрак. Индейцы смеются и показывают друг другу, чёрные от ежевики языки. Им это кажется необычайно забавным. Старший первым приходит в себя, и, взяв за руку, недовольного таким быстрым уходом из зарослей ежевики младшего, продолжает путь.
Улиток больше не видно, солнце перестало шутить. Развалины не приближаются, но как будто убегают от них. Они не верят в побег и неумолимо преследуют видимость. Солнце всё решительней подстёгивает их жгучими ударами и они, преодолев последнюю сотню бетонных блоков дороги, неожиданно для себя, останавливаются на повороте, ведущему прямо к цели.
Цель достигнута? Нет, она только приблизилась на расстояние протянутой руки.
Пэт проснулся оттого, что кто-то тянул его за рукав. Это была всё та же девушка Саша, что болтала всю ночь безостановочно. Похоже, что она и не заметила, что Пэт проспал, лёжа на её коленях, под пальмой, несколько часов кряду.
Ни один из танцполов давно уже не работал, лишь в Муссоне играл Саша Харрис.
«Ну, так вот», - продолжала она, как ни в чём не бывало, - «я по прежнему... нахожусь в замкнутом круге... с каждым днем углубляясь, все глубже и глубже в центр, надеюсь увидеть свет в конце туннеля, чтобы выйти на лезвие пути и увидеть прекрасный мир в ином свете... а там будь что будет... знаю... время придет... уже совсем скоро... чувствую кожей, как доносятся до меня волны перемен и, проникая внутрь, колеблют мою душу ожиданием... ну а если по обычным трем плоскостям... затаилась… иногда выхожу наполнить свои легкие морским воздухом и посмотреть на небо... оно единственное, переливаясь красками, манит, увлекая вдаль... дарит настоящие моменты жизни, отгоняя разные мысли... а их так много в этой маленькой голове... хочется не думать... быть в тишине... продолжаю поиски себя... в основном ищу подтверждения своим ощущениям, наконец-то нашла то, что давно искала... с детства меня привлекали числа... но не математические вычисления… в одном трипе я прочувствовала это очень сильно, что все явления мира сводятся к числовым вибрациям... не только к числовым конечно, но эта грань меня привлекает больше всего… книги, которые читала раньше по нумерологии, были какими-то поверхностными и не раскрывали всей сути... а тут наткнулась на прогу (хакера не нашла чтоб крякнуть, покупать придется) вот это действительно подарок судьбы... там в примерах имя свое нашла... вот и подтверждение тому что у меня все так вот не как я хочу… хи... но это меня пронзило насквозь... я ведь замуж не хочу!!! а жить без грехов тоже хочется... хочется двигаться в пространстве по своей воле, а не по воле случая как обычно бывает… у меня давно уже такое ощущение, что как будто там наверху кто-то сидит и прикалывается надо мной... и что обидно перед самыми дорогими людьми выставляет в жизни, совсем не такой, какая я есть... буду искать решение проблемы… хи... а пока... остается тока надеется... и ждать... эх... и скучать и мечтать... а еще очень хочется верить... что, однажды открывшись, твоя душа, никогда не повернется ко мне спиной…».
И так далее и тому подобное.
Пэт в эту ночь, ночь с луной, был расположен к разговорам, особенно, если говорящему было всё равно, слушают его или нет. Саше тоже было все равно, она объелась трансформеров и несколько часов не отпускала Пэта от себя, уложив заботливо его голову на свои колени и укрыв коричневой вязаной кофтой. Уложила и продолжала свои бесконечные рассказы. Пэта это устраивало, его нисколько не волновало то, что его собеседник летал в призрачной иллюзии, трансформированного преобразователями, мира.
Преобразователи были частью Конвергенции. Не самой главной, но они там были. Всегда были, и от них никуда не деться. Их можно было запрещать сколько угодно. Агенты всех спец служб мира охотились на распространителей преобразователей. Полицейский департамент Вавилона имел постоянное представительство в Конвергенции. Но они никого не могли выловить среди десятков тысяч жителей Конвергенции.
Хотя, если смотреть правде в глаза, то в любом клубе Вавилона, в любой вавилонской тусе, трансформеров было в несколько раз больше, чем в Конвергенции.
Но для того, чтобы раздуть скандал вокруг Конвергенции, достаточно было и одного случая, чтобы обвинить её в пропаганде и распространении преобразователей. Провести параллель между Конвергенцией и преобразователями, как части её субкультуры.
Никто не задумывался над тем, что для того, чтобы есть, нюхать или курить преобразователи, вовсе не обязательно было бросать уютные городские квартиры, и ехать куда-то в Ебени, лишь для того, чтобы обколбаситься.
Вавилон привык смотреть на всё лишь поверхностно, не вникая в суть явления. Это были проблемы Вавилона. Но он переваливал их на плечи Конвергенции.
Большинство же приехавших в Конвергенцию видели её для себя, как территорию вне Вавилонской ментальности, где не нужно было примерять маски, где можно было быть исключительно собой и никем иным!
Ради таких людей Конвергенция и жила.
Свободы, вот чего они хотели, а не преобразователей! И уж никак не хмурых агентов, бродящих среди них. Слава Богу, граждане Конвергенции умели абстрагироваться от всего негативного, что пыталось прорваться к ним, на территорию их суверенного государства.
Саша, после долгого и бессвязного, но милого, в своей непосредственности, рассказа, предложила Пэту отправиться автостопом по берегу Моря, чтобы встретить рассвет у подножья скалы Дива, торчащей сломанным зубом из воды, вдали от Конвергенции.
Пэт, не задумываясь, ответил ей что-то. Саша как-то с горечью посмотрела на него. Взяла его голову в свои руки, встряхнула, и сказала: «Зачем ты говоришь со мной тупыми шаблонными фразами? Что в тебе настоящего, кроме твоего эгоизма? Ты просто противен из-за той чуши, что ты несёшь! Я думала, что мы понимаем друг друга. Иногда я даже верила в это, теперь вижу, что ты вообще не слышал ничего из сказанного тебе! Ничего кроме своих мыслей, кроме самого себя! Я не могу больше общаться с тобой, иначе я наговорю тебе столько всего, что самой будет противно! Я не верю, что ты когда-нибудь изменишься, я вижу твою пустоту! Никакой ты не сложный человек, ты просто трус, который прячется в самом себе и теряет себя! Ты теряешь окружающий тебя мир! Я вижу это!»
Она была права.
Пэт взглянул на человека, который сказал то, что он сам боялся произнести себе.
Пустышка, пустышка, пустышка.
Тогда, когда Пэт перестал быть тем, кем он был от рождения, и решил, что ему выгоднее стать Пэтом, вот тогда он и потерял себя. Забыл имя, что дали ему родители и стал Пустышкой. Пустышкой, которая поверила, что она сложная и поэтому другие должны любить её и принимать её надуманный образ за чистую монету. За настоящего сложного человека.
Чушь! Не бывает сложных людей, бывает лишь усложнённое представление о них. Чаще всего у них же самих. Окружающие чего-то не понимают, вместе с тем, кого они не понимают и вот уже готов образ сложного человека.
Все видят летящую им в голову пулю и не убегают, не отклоняются. Пуля притягивает их взгляд, завораживает, а через мгновение наполняет асфальт смыслом их жизни и их мозгами. Голодная кошка впивается в разбрызганные остатки их мыслей и желаний. Насытившись, запрыгивает на колени хозяйке, сыто урчит и, облизываясь, забывает о том, что остались ещё во Вселенной голодные.
Пресыщенная ужимками человечества, входит в доверие директору сверх секретного оборонного НИИ, и он отправляет её в космос, по траектории понятной одной лишь кошке. Средства массовой информации раздувают всемирный скандал. Кошка становится героем. Директор идёт на электрический стул.
Зритель понимает, что на склон Тянь-Шаня сбрасывают его самого, выдав для выживания лишь сосновую доску. Зритель пытается разжечь костёр, но запоздало вспоминает, что спички остались за тысячи километров от склона заснеженных гор. Голова идёт кругом от пестроты впечатлений и недостатка кислорода. Перестаёт понимать что-либо и тогда решает, что жизнь тоже сложная штука.
В аксиоме, гласящей, что Жизнь Прекрасна, пробегает трещина.
Trip:
Во весь экран красное задыхающееся лицо, язык деревенеет, сердце навылет передёргивает тело, опрокидывая навзничь зрачки, превращая их в невидимые точки. Мозг простреливается мыслью, что в такой момент одна затяжка заменяет все идеалы мира, все системы ценностей.
И тут непослушный язык опрокидывается внутрь гортани, сознание со свистом взлетающего истребителя гаснет.
Саша была нескончаемо права.
У Пэта, от стоящего в зените солнца пошло видение: сначала он убил несколько тысяч раз себя, а потом со всех сторон сразу на него надвинулось небо, и он умер ещё раз. Облетел все звёзды Галактики. Долетел до конца бесконечности. Зашёл в стоящее там кафе. Заказал стакан тёмного рома. В его руках стакан превратился в летучую мышь, которая улетела в заросли сахарного тростника. Ему ничего не оставалось, кроме как ожить.
Что ж, он опять ожил. Странный и сложный человек. Он не понимал себя, значит, он был странным человеком. Сложным. Кому это нужно? Никому!
Пэт пришёл в себя оттого, что кто-то лил ему холодную воду на голову. Над ним склонилась Саша. Поинтересовалась в порядке ли он. Пэт ответил что-то невпопад. Очередную фальшивую в своей банальной шаблонности фразу. Саша с презреньем отвернулась и ушла.
Маленькая сильная девочка, так и не научившаяся лгать.
«…преимущество судьёю быть
и породниться незаметно со скамьёю подсудимых
я по копейке разменял себя,
хотя вчера был целым – неделимым…»
(Неизвестный индейский поэт)
обращений к странице:9289