Доктор Пэйж Маршалл туго натягивает какую-то белую струну между двух рук в перчатках. Стоя над сидящей в кресле сдутой сморщенной старухой, доктор Маршалл командует:
– Миссис Уинтауэр? Откройте рот, пожалуйста, настолько широко, насколько сможете.
Эти латексовые перчатки; та желтизна, которую они придают рукам – один-в-один так же выглядит трупная кожа. У медицинских трупов с занятий по анатомии на первом курсе, со сбритыми на голове и в интимных местах волосами. С коротенькой щетиной волос. Кожа у них словно куриная, – как у дешёвой варёной курицы, желтеющая и покрытая фолликулами. Волосы, перья – всё это просто кератин. Мышцы человеческого бедра выглядят точно как тёмное мясо индейки. После анатомии на первом курсе нельзя уже смотреть на курицу или индейку и при этом не жрать мертвечину.
Старуха откидывает голову назад, демонстрируя свои зубы, выстроившиеся коричневым полукругом. Язык у неё подёрнут белым. Глаза закрыты. Вот так же все эти старухи выглядят на причастии, в католическую мессу, когда ты мальчик с алтаря, который должен следовать за священником, пока тот кладёт облатку на один язык за другим. Церковь говорит, что можно принять гостию в руку, потом накормить себя – но этих старушек оно не касается. В церкви всё смотришь на причастии вдоль перил и всё видишь двести раззявленных ртов: двести бабуль тянут языки навстречу спасению.
Пэйж Маршалл склоняется и всовывает белую струну старухе между зубов. Потом тянет её, и когда струна вылетает изо рта, оттуда выплёскиваются какие-то мягкие серые частицы. Она пропускает струну между следующей парой зубов, и струна возвращается наружу красной.
При кровотечении дёсен см. также: Рак ротовой полости.
См. также: Некротический язвенный гингивит.
Единственный приятный момент в работе мальчиком с алтаря: ты должен держать дискос у подбородка каждого, кто получает причастие. Это золотой подносик с ручкой, которым ловят гостию, если та падает. Ведь, даже если гостия шлёпнется на пол – её всё равно нужно съесть. На этот момент она уже освящена. Она становится христовым телом. Воплощением плоти.
Наблюдаю сзади, как Пэйж Маршалл снова и снова засовывает окровавленную струну старухе в рот. Серые и белые частицы грязи скапливаются спереди на её халате. И маленькие крапинки розового.
Какая-то медсестра заглядывает в дверь, интересуется:
– Всё здесь в порядке? – спрашивает старуху в кресле. – Пэйж не делает вам больно, правда?
Та булькает в ответ.
Сестра спрашивает:
– Это что значило?
Старуха сглатывает и отвечает:
– Доктор Маршалл очень аккуратна. Она куда бережнее обращается моими зубами, чем вы.
– Почти всё, – говорит доктор Маршалл. – Вы такая молодец, миссис Уинтауэр.
А медсестра пожимает плечами и уходит.
Приятный момент в работе мальчиком с алтаря – это стукнуть дискосом кому-нибудь под глотку. Люди стоят на коленях, сцепив руки в молитве, и та лёгкая гримаса, в которой корчится рожа каждого в такой божественный свой миг. Любил я такое дело.
Когда священник будет класть каждому на язык гостию, он скажет:
– Тело Христово.
А человек, преклонивший колени для причастия отзовётся:
– Аминь.
Лучше всего – стукнуть ему под глотку так, чтобы слово “аминь” вышло как детское “агу”. Или чтобы он издал утиное “кря-кря”. Или куриное “ко-ко”. Только делать это надо как бы нечаянно. И нельзя смеяться.
– Готово, – объявляет доктор Маршалл. Она выпрямляется, и, когда идёт выкинуть окровавленную струну в мусор – замечает меня.
– Не хотел мешать, – говорю.
Она поднимает старухе подняться с кресла и просит:
– Миссис Уинтауэр? Вы можете пригласить ко мне миссис Цунимитсу?
Миссис Уинтауэр кивает. Сквозь щёки можно рассмотреть её язык, который тянется туда-сюда во рту, ощупывая зубы, засасывая губы в тугие складки. Прежде, чем выйти в коридор, она смотрит на меня и заявляет:
– Говард, я уже простила тебе твой обман. Можешь больше не приходить.
– Не забудьте прислать миссис Цунимитсу, – напоминает доктор Маршалл.
А я спрашиваю:
– Ну что?
А Пэйж Маршалл отвечает:
– Ну, мне придётся целый день проводить зубную гигиену. Что тебе нужно?
Нужно узнать, что сказано в мамином дневнике.
– Ах, это, – отзывается она. Со щелчком стаскивает латексовые перчатки и заталкивает их в канистру с надписью “вредные отходы”. – Дневник доказывает только одно – что твоя мать помешалась задолго до твоего рождения.
Это как ещё помешалась?
Пэйж Маршалл смотрит на часы на стене. Машет рукой в сторону стула, – того с виду обтянутого виниловой кожей кресла, которое только что покинула миссис Уинтауэр, – и говорит:
– Присядь, – натягивает новую пару перчаток из латекса.
Она что – собралась чистить мне зубы?
– Изо рта лучше пахнуть будет, – отвечает она. Выпутывает новый отрезок нитки для зубов и повторяет:
– Садись, а я расскажу тебе, что в дневнике.
Ну, сажусь я, – а под моим весом из кресла выталкивается облако мерзкой вони.
– Это не я, – говорю. – В смысле, про запах. Я этого не делал.
А Пэйж Маршалл уточняет:
– Перед тем, как ты родился, твоя мать некоторое время провела в Италии, так?
– И что – в этом большой секрет? – спрашиваю.
А Пэйж говорит:
– В чём?
В том, что я итальянец?
– Нет, – отвечает Пэйж. Она склоняется к моему рту. – Но твоя мать – католичка, так?
От струны больно, когда она протягивает её между парой зубов.
– Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, – прошу. – Быть не может, что я итальянец да ещё католик! Такого мне просто не вынести.
Говорю ей, что давно всё это знаю.
А Пэйж приказывает:
– Помолчи, – и отклоняется назад.
– Так кто же мой отец? – спрашиваю.
Она склоняется к моему рту, и струна проскальзывает между пары задних зубов. Вкус крови скапливается у основания моего языка. Она внимательно щурится вглубь меня и отвечает:
– Ну, в общем, если веришь в Святую Троицу, то ты и есть свой собственный отец.
Я свой собственный отец?
Пэйж рассказывает:
– То есть, мне кажется, слабоумие твоей матери берёт начало ещё до твоего рождения. Согласно с тем, что написано в её дневнике, она была помешана как минимум с последних лет третьего десятка.
Она выдёргивает струну, и частицы еды забрызгивают ей халат.
Я спрашиваю, что ещё значит – Святая Троица?
– Ну, это самое, – объясняет она. – Отец, Сын, Святой Дух. Три в одном. Трилистник святого Патрика.
Да чёрт её дери, может она мне сказать, коротко и ясно, – спрашиваю, – что говорится обо мне в мамином дневнике?
Она смотрит на окровавленную струну, только что выдернутую из моего рта, и разглядывает мои частицы пищи и крови, забрызгавшие ей халат, и сообщает:
– Такое помешательство среди матерей не редкость, – склоняется со струной и обвивает ей очередной зуб.
Кусочки этой дряни, полупереваренной дряни, о которой я даже понятия не имел, вырываются на свободу и вылетают наружу. Когда она таскает мою голову за нитку для зубов – я прямо лошадь в удилах из Колонии Дансборо.
– Твоя бедная мать, – продолжает Пэйж Маршалл, глядя сквозь кровь, забрызгавшую стёкла её очков. – Настолько помешалась, что искренне считает, будто ты – второе Христово пришествие.
обращений к странице:8478