Главная
Блоги
  Войти
Регистрация
 
Психологическая литература > Последний секрет

Последний секрет

Автор:Бернард Вербер
Добавлено : 31.10.2007 12:54:00


Содержание
Акт 2. Буря в голове (101-110)         [версия для печати]

101

Мышь Фрейд наконец-то увидела то, чего так долго желала, – рукоять, которая посылала в ее мозг разряды. Она выставила вперед свои маленькие лапки и…

102

– …хватайтесь за якорь!

Что делает в небе морской якорь? Сверху она слышит знакомый голос:

– Поднимайтесь скорее, Лукреция! Исидор.

Она проворно поднимается по веревке, привязанной к якорю. Она уже узнала своего напарника по расследованию, а также второго спасителя: Жером Бержерак. Они прибыли ей на помощь на воздушном шаре с портретом Самюэля Феншэ. Миллиардер целует ее руку.

Она бросается к своему надежному другу, который душит ее в объятиях.

– Исидор. Лукреция.

– Я так… (счастлива) мне так легко.

– И мне… вы доставили столько… (тревоги) хлопот.

Они не могут оторваться друг от друга.

Должно быть, это карма: когда я рядом с этим типом, я чувствую себя лучше. Видимо, в предыдущей жизни он был моим отцом, мужем, братом или сыном.

Он прижимает ее сильнее.

Эта девушка навлекает на меня одни неприятности.

103

Мышь с силой нажимает на рукоять. Один разряд, затем два, три, четыре. Это было так хорошо. Она больше не останавливалась.

– Фрейд вполне это заслужил, – заявил Феншэ.

«Оно работает!» – восхитился Жан-Луи Мартен. Они следили за мышью, один – непосредственно, другой – через объектив видеокамеры.

Мышь поднимала и опускала рукоять, будто выполняла физическое упражнение на маленьком тренажере, сделанном по ее размеру. Впрочем, ее бицепсы начинали приобретать объем, – столько злобы она в это вкладывала.

«Но она не останавливается!»

У мыши были красные от возбуждения глаза, непрозрачная слюна капельками застывала на ниточках ее усов. Счастливые хрипы чередовались с недовольным повизгиванием, словно мышь сожалела о том, что получает лишь один разряд. Рукоять, стук которой вначале напоминал сверление, теперь звенела как трещотка.

– Надо выключить ток.

Самюэль Феншэ опустил рубильник.

Мышь была в полном ошеломлении, будто потрясенная.

«Ее словно оглушили».

Ученый предложил грызуну сыра.

Фрейд больше не шевелился.

Обеспокоенный, Феншэ наклонился. Тогда мышь снова схватила рукоять лапками, чтобы как следует дать понять, что она хочет это и только это.

Ученый в качестве извинения, что не дает мыши еще разрядов, погладил ее.

– Ну же, Фрейд, будь благоразумен. Ты получил свою долю удовольствия. На сегодня хватит.

Тогда, лишенная удовольствия, мышь поднялась на задние лапки и, подпрыгнув, вонзила два острых клыка в розовую плоть.

– Ай, она меня укусила!

Фрейд принял боевую позицию, готовый бороться за то, что он не получил. Мех взъерошен, уши в знак вызова стоят торчком. Яростные красные глаза внимательно смотрят на человека.

Самюэлю Феншэ пришлось взять специальные щипцы, чтобы справиться с грызуном, который царапался от досады и жутко шипел, обнажая клыки.

104

Жером Бержерак, в твидовом костюме, ботинках для гольфа и перчатках из тонкой кожи, налаживает плюющиеся пламенем сопла. Шар поднимается до высоты, которая устраивает Жерома.

– Мне холодно, – говорит Лукреция.

Он нехотя протягивает девушке покрывало.

Внизу начинает проясняться, барашки тумана разбиваются. Беглецы сверху видят оба Леринских острова: Святой Маргариты и Сент-Онор. Эти кусочки суши походят на два продолговатых ореха. Или, может быть, на полушария головного мозга.

– С одной стороны безумие, с другой – религия. Два приюта для измученных умов, – думает Лукреция Немро.

На темно-синем фоне появляются белые треугольнички парусников, пляж заполняется розовыми точками плоти в купальных костюмах.

– Здесь нас не достанет ни один зануда.

Они быстро выбирают якорь. Лукреция заворачивается в покрывало и садится в угол корзины, сплетенной из ивы. Она отмечает главное неудобство воздушного шара: сопла такие горячие, что они нагревают макушку, в то время как ноги остаются ледяными. Она растирает себе пальцы. Жером Бержерак подает ей толстые носки и рукавицы.

– Как вы меня нашли, Исидор?

Исидор растирает ей ноги через носки.

Мне нравится, что он это делает.

– Да это всего лишь уловка с мобильным телефоном. Так как у вас стоит виброзвонок, я знал, что звук не встревожит ваших похитителей. Затем мне осталось позвонить сервис-провайдеру, чтобы узнать три базовые станции, принявшие мой звонок, – так я смог определить периметр. Больницу Святой Маргариты было нетрудно отыскать. Полиция отказывалась вмешиваться из-за отсутствия санкций. Тогда я позвонил нашему другу, и попросил одолжить его воздушное средство передвижения.

Миллиардер с гордостью указывает на воздушный корабль.

– Не средство передвижения: «Киска»!

Лукреция поднимает глаза, сложив руку козырьком, и узнает портрет Самюэля Феншэ, нарисованный на поверхности теплого шара. Даже если бы она хотела забыть предмет своего расследования, гигантское изображение жертвы напомнило бы ей об этом.

– Примите мою благодарность, господин «праздный миллиардер»!

Жером Бержерак приглаживает усы.

– Все менее и менее праздный, благодаря вам, дорогая Лукреция… Как вам везет! Приключение. Вот самая сильная мотивация. Опасность. Преодолевать испытания. Чинить правосудие. Вы сознаете вашу удачу, правда?

– Иногда это еще и маленькие неприятности, – вздыхает она, поглаживая ссадину.

Он протягивает ей бутерброд из клуба, в котором между двумя тостами из бескоркового хлеба набиты тонкие кусочки белого куриного мяса, майонез, томаты, огурцы, листики латука, чеддер, корнишоны. Внезапно Лукреция осознает, что с самого начала расследования она почти не ела.

– А у вас нет сигареты?

– На воздушном шаре это запрещено. Слишком пожароопасно.

Исидор рассматривает в бинокль поверхность моря. В лодке, держась за голову, встает Умберто и грозит им.

Лукреция осматривает корзину; название «Киска» обрамлено гирляндой переплетенных лавровых листьев.

– Здесь есть руль?

– Это ведь не дирижабль. Путешествуя на воздушном шаре, никогда не знаешь, где приземлишься. Отдаешься на волю ветрам. Однако я взял с собой маленький двигатель от гидроцикла, специально для того, чтобы быстрее вас разыскать. С его помощью нам удалось зависнуть прямо над вами, и таким же образом мы собираемся вернуться на берег.

Он нажимает на стартер, чтобы завести двигатель, но тот, три раза кашлянув, больше не хочет издавать ни звука.

– Сейчас не время падать!

Жером напрасно бьется над своим двигателем.

– Ну вот, мы снова стали обыкновенными аэронавтами, – говорит он, обреченно всплеснув руками. – Все, что мы можем делать, – подниматься или опускаться, следуя воздушному потоку. Это все-таки рискованно. Пока ветер не толкнул нас к земле, мы могли бы выпить за окончательное спасение. Все хорошо, что хорошо кончается, правда?

Морской саблей он отсекает бутылке горлышко и протягивает им стаканы.

– Предлагаю в качестве новой мотивации записать приключение, – объявляет Исидор.

– Нет, – говорит Лукреция, – ее нельзя считать новой. Приключение связано с четвертой мотивацией: заниматься чем-нибудь, не скучать. К тому же, со своей стороны, я уже добавила десятый пункт: религия. Религия может стимулировать сильнее, чем наркотики и секс.

– Притягательность приключения может быть сильнее религии, – возражает Бержерак. – Посмотрите, сколько монахов принимают решение выйти в мир, правда?

Исидор вытаскивает свой карманный компьютер. Двумя пальцами он добавляет в список основных мотиваций: пункт 10 – религия и пункт 11 – приключение.

Лукреция, как всегда, не выказывает особого энтузиазма.

– Это ведь не исчерпывающий список, – соглашается Исидор. – Скажем так: по нему мы можем проследить эволюцию существа. Сначала оно думает, как остановить боль, словно ребенок, который плачет, который написал в свои пеленки, и это его раздражает; потом оно думает, как прогнать страх, все еще как ребенок, плачущий, оттого что боится темноты; затем он подрастает и кричит, когда хочет есть и когда хочет развлечься. Став постарше, он хочет иметь хорошие отметки в школе и побить того, кто украл у него мяч на школьном дворе. Став подростком, он хочет поцеловать свою одноклассницу и курить травку. Повзрослев, он, возможно, ударится в религию или будет искать приключения. То, что мы описываем в этой иерархии мотиваций, – не только история человечества, это взгляд на отдельного человека. И если вы, дорогая Лукреция, правы: после наркотиков человек может поддаться искушению религией, то и Бержерак не ошибается: познав религию, он может еще больше соблазниться Великим Приключением с большой буквы. Оставим оба пункта.

– Приключение – это абсолют, – напоминает миллиардер. – Возбуждение, которое вы должны были почувствовать, как только заметили наш шар. Вероятно, это было чудесно.

– Я не знаю. В такие моменты не думаешь о том, чтобы анализировать свои ощущения. Думаешь только о спасении собственной шкуры.

Миллиардер с нежностью смотрит на нее, одновременно приглаживая кончики усов.

– Как я вам завидую! Вы так избалованы приключением, что уже почти пресыщены… Вы отдаете себе отчет, что принадлежите к числу избранных? Есть люди, которые спускают состояние на курсы выживания только ради того, чтобы пережить половину того, что вы испытали, и не забывают ни на мгновение, что это всего лишь игра и их испытания прекратятся. Но вы! Вы веселитесь в настоящей опасности! Ваша жизнь, ваше расследование смерти Феншэ – выдающийся фильм в кинематографе!

– Это точка зрения, – соглашается Лукреция. – Пожалуй, я хочу отметить: пункт 10 – религия, пункт 11 – приключение.

Жером снова берет ее руку и целует еще более страстно.

– Могу сказать лишь два слова. Спасибо. И – еще.

Словно ему в ответ мистраль начинает дуть сильнее, и чайки издают пронзительный писк. Исидор озабоченно рассматривает маленькие ленточки, прикрепленные к тросам.

– Что-то не так?

– Ветер не в том направлении.

И действительно, воздушный шар несется к больнице, крыша которой усыпана людьми.

– Вы, правда, не можете управлять этим воздушным шаром?

Миллиардер поправляет несколько тросов.

– Движение шара определяют воздушные потоки. Понаблюдаем за птицами и облаками. Определим направление потоков. Поднимаясь и опускаясь, пустим шар по одному из них.

– Ладно, по-моему, над нами поток, идущий в нужном направлении, – сообщает Лукреция.

– Проблема в том, что мы потратили слишком много времени на ваши поиски. У нас мало газа. И с вами на борту… поверьте, я не хочу вас обидеть, но с вашим весом шар выше не поднимется. Или же нужно избавиться от балласта.

Обитатели Святой Маргариты уже бросают в них куски черепицы.

Среди разъяренных больных Лукреция узнает Пьерро. Хорошо нацеленным броском он пробивает лоб нарисованного Феншэ, и полотно рвется. Душевнобольные тут же издают победный крик.

Воздушный шар, немного спустившись, попадает в поток, который еще быстрее тянет их к больнице.

Возбуждение больных нарастает.

– Мы теряем высоту. Надо выбросить еще балласт. Сопла работают по максимуму.

Они выбрасывают из корзины маленький холодильник, якорь, пустые и затем полные бутылки шампанского. Шар слегка поднимается, но все же неумолимо приближается к Святой Маргарите.

Больные держат наготове свои боеприпасы – черепицу. Дождь глиняных кусков. Исидор и Лукреция подбирают их и швыряют обратно.

Объятый желанием превзойти себя, Жером Бержерак бросается на трос, поднимается на сеть, окружающую шар и, в то время как куски черепицы градом осыпают его, зашивает лицо Самюэля Феншэ.

– Ну и отвага! – удивляется Лукреция.

– Он делает это, чтобы произвести впечатление на вас. Это и есть романтизм. Вы сама по себе сильная мотивация, дорогая коллега.

Зашитая «Киска» вновь набирает высоту. Черепица для них уже безвредна. Жером Бержерак спускается под аплодисменты своих гостей. Поклон. Завязанные на тросах ленточки указывают, что ветры изменили направление.

– Спасибо! Решительно нет ничего лучше дрожи приключения.

– Нет, есть, – говорит Лукреция, в ее руках новая записная книжка, подаренная Катценбергом. – Вы видели их, санитаров и больных, которые объединились в борьбе с чужаками. Вы видели, они готовы были упасть с крыши, лишь бы помешать нам сесть на землю. А я все видела изнутри. Эта больница действует как независимая республика. Республика сумасшедших… И у них есть мотивация, которая их сплачивает. Она служит им флагом, гимном, полицией, политическим идеалом.

Исидор хмурит брови. Он достает карманный компьютер, чтобы записать информацию. Отважная журналистка продолжает:

– Мотивация более сильная, чем приключение: обещание доступа к Последнему секрету.

– А что такое Последний секрет? – спрашивает Бержерак.

– Я знаю только, что ради него они готовы на все. Хотя мы пока и не выяснили, что это, мы должны записать это выше всего, что у нас уже есть. Двенадцатая мотивация: обещание Последнего секрета.

105

Эстафету Фрейда приняли другие мыши. Подопытных проводников в спелеологии мозга прозвали: Юнг, Павлов, Адлер, Бернгейм, Шарко, Куэ, Бабинский. Наблюдая за ними, Феншэ и Жан-Луи Мартен заметили, что достижение Последнего секрета было настолько сильной мотивацией, что мыши все схватывали слету. Они даже научились использовать язык жестов, причем более широко, чем животные, считающиеся наиболее близкими человеку по интеллекту, такие как шимпанзе, свиньи или дельфины.

– Это морковь. Все мы действуем с помощью морковки и палки. Но мы нашли суперморковь. Последнее вознаграждение. И, следовательно, лишение последнего вознаграждения оказывается и последним наказанием, – прокомментировал Феншэ.

Действительно, когда мыши отдыхали, у них проявлялись все симптомы неудовлетворенности. Они думали только о заветном рычаге. Агрессивные, они грызли решетки своих клеток.

– Простой вопрос дозировки и воспитания. В конце концов они научатся себя контролировать, – сказал Самюэль Феншэ. – Они откроют понятие отсроченного удовольствия. Если все дается сразу, мы этого не ценим. Но если между двумя вознаграждениями устроить паузу, удовлетворение приобретает намного больше смысла.

Самюэль Феншэ схватил за хвост грызуна, малыша Юнга, вытащил из клетки и посадил себе на ладонь. Казалось, мышь умоляла, чтобы ее вернули обратно, туда, где можно получить доступ к рукояти.

– Я хочу поставить опыт на человеке.

Молчание.

– Вы только представьте, Жан-Луи, если бы человек приобрел мотивацию, как эти мыши? Он, безусловно, превзошел бы себя во всем.

«Но кто позволит себя трепанировать и рыться в участках своего мозга?»

– Я, – сказал Феншэ.

Тут он услышал странный звук. Это был Фрейд. Они оставили грызуна без присмотра на пять минут, и он, воспользовавшись свободой, пустил в свой мозг столько разрядов, что умер.

106

– Отдохните.

Гипнотизер Паскаль Феншэ обращается к залу «Веселого Филина», набитому до отказа. Идет сеанс коллективной релаксации в пятницу вечером.

– Вы расстегиваете ремни, освобождаете от обуви ноги, закрываете глаза и полностью расслабляетесь.

Зрители освобождают свои тела.

– Примите удобное положение и расслабьтесь. Мягко успокойте свое дыхание. Прислушайтесь к своему сердцебиению и постепенно замедлите его. Дышите животом. Забудьте о дневных заботах. Забудьте, кто вы есть. Подумайте о своих ногах и представьте яркий красный цвет. Вы больше не чувствуете ног. Подумайте о своих коленях и представьте оранжевый цвет. Вы больше не чувствуете коленей. Подумайте о своих бедрах и представьте желтый цвет; вы больше не чувствуете бедер. Подумайте о своей голове и представьте сиреневый цвет; вы больше не чувствуете головы.

Глаза закрыты, кажется, все спят. Пульс в висках стучит медленнее. Несколько человек, на которых гипноз не подействовал, посмеиваясь, рассматривают соседей, но Паскаль Феншэ делает им знак замолчать или покинуть зал. Они повинуются, любопытство побеждает.

– Вы чувствуете себя легкими-легкими. С каждым вдохом вы расслабляетесь еще больше, вы все слабее и слабее, все легче и легче. Теперь представьте лестницу, которая поведет вас в глубь самих себя. Хорошенько представьте эту лестницу, ее перила, ее ступени. Теперь спуститесь на ступеньку и почувствуйте, как ощущение покоя становится глубже. Вторая ступень, третья… Каждый шаг вводит вас во все более приятное состояние. Четвертая, пятая, шестая… На десятой ступени вы оказываетесь в состоянии глубокой релаксации. Но вам предстоит спуститься еще ниже. Когда вы будете на двенадцатой ступени, гипноз подействует на вас полностью.

Он медленно считает.

– Теперь вы в зоне гипноза… вы чувствуете себя отлично…

Распахивается дверь в глубине. Гипнотизер делает недовольный жест. Он ведь наказал, чтобы никто не входил после начала сеанса. Вошедший знаком показывает, что он никак не побеспокоит.

Паскаль Феншэ узнает человека и не настаивает. Это Исидор Катценберг.

Журналист садится рядом с участником, который есть не кто иной, как Умберто Росси. Паскаль Феншэ сообщил им, что моряк постоянно присутствует на сеансах гипноза по пятницам. Зажмурив глаза, моряк улыбается. Гипнотизер продолжает:

– Теперь представьте, что вы идете по этому этажу. Вы оказываетесь на авеню, а рядом – кинотеатр, где люди ожидают начала фильма. Вы смотрите на афишу и понимаете, что это тот самый смешной фильм, который вам давно хотелось посмотреть. Вы берете билет и заходите. Этот фильм будет разным для каждого. Но для всех он будет смешным. Идут титры, затем начинается кино. Это самый смешной фильм, который вы когда-либо видели.

На мгновение публика остается неподвижной, затем люди начинают улыбаться, потом смеяться, не открывая глаз. Поначалу они прыскают беспорядочно, но вскоре начинают смеяться одновременно, как будто смотрят, один и тот же фильм.

Исидор Катценберг шепчет на ухо Умберто Росси, пользуясь тем, что тот в гипнотическом состоянии:

– А теперь вы мне расскажите, что такое Последний секрет.

Моряк перестает хохотать и тут же открывает глаза. Резкий переход от гипнотического сна к враждебной реальности вызывает у него боль в затылке. Гипноз, как и подводное погружение, требует поэтапного уменьшения давления. Он узнает Исидора, подхватывает свои ботинки и убегает, толкая нескольких загипнотизированных зрителей, которые также плохо реагируют на грубое пробуждение.

Паскаль Феншэ повышает голос, чтобы перекрыть это нарушение:

– Продолжайте смотреть фильм, не обращая внимания на посторонние звуки, которые вы слышите.

Умберто уже почти добежал до выхода, но Бержерак преграждает ему дорогу. Моряк бежит в другую сторону. Там его останавливает Лукреция. Остается третий выход: туалет. Лукреция, Исидор и Жером Бержерак бегут следом за ним. Через десять секунд они все оказываются во дворе, заставленном мусорными ящиками. Умберто прячется за грейдером и вынимает револьвер. Раздается выстрел. Издалека миллиардер кричит:

– План два! План два!

– Что, уже план два? – спрашивает молодая женщина.

– Послушайте, Лукреция, об этом надо спрашивать не меня; с моими-то провалами в памяти я уже забыл, что есть план номер один.

Лукреция тоже вынимает револьвер и, целясь в Умберто Росси, отвечает:

– Я думала о причинах ваших провалов в памяти. Полагаю, их вызывает ваш мозг в целях защиты. Вы так чувствительны, что никуда бы не годились, если бы помнили обо всем плохом, что происходит. В мире или в вашей жизни. Вам необходимо забывать ужасы прошлого и настоящего. Таким образом, ваш мозг выбрал добровольную амнезию.

– Поговорим об этом позже, – произносит Катценберг.

Умберто убегает. Они бросаются за ним. Он снова стреляет, и они прячутся за угол. Умберто устремляется в проулок. Он расталкивает прохожих, укрывается за мусорным баком и прицеливается. Жером Бержерак бежит к нему, не переставая кричать:

– План два! План два!

– Это проблема несдержанных людей, – ворчит Исидор. – Он был непомерен в своем эпикурействе, а сейчас, если хотите знать мое мнение, готов стать безрассудным сорви-головой.

И действительно, миллиардер забывает об осторожности, и Росси выпускает в него 7,65-миллиметровую пулю, задето плечо.

– Я ранен, – восклицает Жером, выражая одновременно удивление и радость.

– Хватит терять время, – отрезает Исидор.

Он огибает бак и вонзает моряку в область почек горлышко пивной бутылки.

– Игра проиграна. Руки вверх… Умберто.

Журналист надевает на него наручники, которые были у него в кармане.

– На помощь! – кричит Жером Бержерак.

Молодая журналистка подбегает к нему.

– Ради вас, Лукреция, я был готов рисковать своей жизнью, – задыхаясь, словно он при смерти, произносит миллиардер.

Лукреция рассматривает рану.

– Гм… Это пустяки. Небольшая ссадина. Возьмите мой платок, чтобы не испачкать ваш костюм от Кензо.

Затем она поворачивается к Умберто и хватает его за ворот.

– Ну, так что такое Последний секрет?

Тот по-прежнему молчит, удостаивая их лишь улыбкой.

Жером Бержерак берет его за ворот.

Он хочет ударить моряка кулаком, но Исидор его сдерживает:

– Никакого насилия.

– Я свои права знаю, – сдержанно сообщает Росси. – Вы не полиция. Вы не имеете права надевать на меня наручники. И я буду жаловаться.

– Да, мы не из полиции, но думаю, что там будут рады поимке убийцы доктора Жиордано, мой похититель (поскольку я тоже собираюсь подать жалобу), и убийцы Феншэ.

При этих словах моряк резко сопротивляется. Он выкрикивает:

– Я не убивал Феншэ!

– Это придется доказать, – подчеркивает Жером Бержерак.

– Наташа четко сказала, что была одна и…

– Да, но, кажется, с помощью Последнего секрета можно убивать людей на расстоянии… – говорит Лукреция.

Умберто пожимает плечами.

– Вы не знаете, что такое Последний секрет.

– Тогда расскажите нам, мы слушаем, – заявляет Лукреция.

Исидор подходит ближе.

– По-моему, Умберто, вы кое-чего не поняли. Мы в одной команде. Мы уважаем Самюэля Феншэ и то, что он сделал. Мы хотим знать, что с ним произошло.

– У меня нет причин вам помогать, – отвечает бывший нейрохирург, опуская глаза.

– Есть: признательность человеку, который вытащил вас из грязи.

На этот раз Росси кажется растроганным. Жером Бержерак считает нужным добавить:

– Ну же, Умберто, тебе крышка…

Исидор быстро отстраняет миллиардера и смотрит моряку прямо в глаза.

– Что они вам обещают? Работу? Наркотики? Возможно, вы боитесь их? Чем вы им обязаны?

Росси продолжает с новой силой:

– Они меня спасли.

– Не они! Самюэль Феншэ вас спас! – кричит Исидор. – Это ему вы всем обязаны. И вы хотите, чтобы его смерть осталась нераскрытой? Какая неблагодарность!

Моряк опускает голову на руки в наручниках.

Жером Бержерак, больше не сдерживаясь, снова начинает на него нападать:

– Задай себе вопрос, если бы здесь был призрак Самюэля Феншэ, что бы он тебе посоветовал, молчать и дальше?

Лукреция тоже считает нужным вмешаться:

– Вы говорили о некоем Никто, кто это? Ну же, сделайте это не для нас, а ради Феншэ. Чтобы справедливость восторжествовала.

Теперь в мозгу Росси совершенная путаница. Вина, сожаление, злоба, страх тюрьмы, желание достичь Последнего секрета, признательность больнице, и особенно доктору Феншэ, скрестились в жутком поединке на арене его воли. Дилемма. Он корчится от боли, словно его мучат все произносимые фразы.

Исидор понимает, что теперь надо сбросить пар, чтобы получить эффект заливного из дичи. Настал момент посочувствовать, успокоить, поддержать.

– Ладно, пойдем поедим, и ты расскажешь нам все сначала.

Миллиардер добавляет:

– Друзья, послушайте, приглашаю всех в ресторан НЕБА. Если уж получать тайны, так лучше в приличной коробочке, не так ли?

107

Санкт-Петербург, восемь часов утра. Идет мелкий снег, на длинную серую полосу приземляется аэрофлотовский «Ил».

В кабине надпись на английском языке, разрешающая курить в полете, идущая вразрез с правилами международной авиации.

Доктор Самюэль Феншэ уже несколько месяцев назад бросил курить, и это его нисколько не привлекает. Досадно только, что полет прошел в тошнотворном тумане.

Почему счастье одних обязательно делает несчастными других…

Самолет мягко катится по полосе, чтобы достичь указанного диспетчером квадрата.

В аэропорту его никто не ждет. Самюэль берет такси, юркую «Ладу» зеленого цвета, шофер которой был в шерстяной фуфайке в цветочек. Тот во что бы то ни стало хотел продать пассажиру все, что у него было. От баночек красной икры до младшей дочери, не считая блоков американских сигарет и рублей по выгодному валютному курсу.

В машине Феншэ изучил заметки, которые передал ему Мартен. Трепанация, благодаря которой можно было достичь Последнего секрета, практиковалась в Институте человеческого мозга с декабря 1998 года. В 1999 году Министерство здравоохранения России сообщило, что в этом центре было вылечено сто двадцать токсикоманов.

Таксист припарковался и, оценив своего пассажира в зеркало заднего вида, сообщил сумму в долларах.

Здание санкт-петербургского Института человеческого мозга было построено в сталинскую эпоху; в нем «лечили» непокорных политических заключенных. Ворота покрыты ржавчиной, но снег отчасти смягчал впечатление общей убогости.

Феншэ, в толстом пальто, припорошенном снегом, прошел в приемную и представился.

Из комнаты отдыха доносился смех – санитары смотрели телевизор.

Наконец появилась его коллега, доктор Черненко.

Проявив традиционную вежливость, она оттянула большим пальцем нижнее веко гостя и подняла рукава его рубашки, чтобы оглядеть предплечья. На приблизительном французском, в котором ей не удавалось выговаривать букву «г», она выразила удивление:

– А вы не под действием наркотика? Почему вы так настаиваете, чтобы я коснулась вашего мозга?

Французский врач объяснил ей, что намерен стимулировать известную зону. Он в деталях обрисовал ей свой план, и с некоторыми условиями Черненко согласилась взяться за него.

Самюэль Феншэ был госпитализирован на правах обычного больного. Ему выделили палату, койку и зеленую пижаму с аббревиатурой больницы.

Он поговорил кое с кем из пациентов. В основном это были молодые люди, открывшие для себя искусственный рай в студенческих общежитиях или армейских казармах. Всего за сотню рублей там можно было достать героин, привезенный из Таджикистана, Афганистана или Чечни.

Новый способ ведения войны: отравлять кровь детей.

Большинство проходили лечение дезинтоксикацией, но опять срывались. Не так-то легко отказаться от героина.

Многие уже неоднократно покушались на самоубийство, пока их несчастным родителям не попались на глаза рекламные листовки, расхваливающие санкт-петербургский Институт мозга, где за десять тысяч долларов предлагался последний шанс – операция.

Итак, почти все больные были из состоятельных семей. Целыми днями они играли в карты, смотрели телевизор в общей комнате, слонялись по коридорам. Все были обриты налысо, на головах – повязки, испачканные кровью. Некоторые показывали шрамы между татуировками – доказательство того, что прежняя наркоманская жизнь протекала не без сложностей. Руки больных были испещрены следами уколов.

В назначенный день санитар обрил голову Самюэля Феншэ и облачил его в белый халат. С помощью магнитного резонатора, единственного более-менее современного в больнице аппарата, доктор Черненко изучила картографию мозга своего французского пациента.

Травм нет, опухолей тоже. Казалось, все в порядке.

Его привезли в операционное отделение и положили на операционный стол.

Предполагалось, что операция будет идти под местной анестезией. Молодая медсестра, у которой из-за полотняной маски видны были только серые глаза, вооружившись прищепками, соорудила вокруг его головы подобие огромного купола.

Помощники хирурга надели на Феншэ стальную каску, специально созданную для такого рода вмешательства; она походила на средневековое орудие пытки. Доктор Черненко оснастила каску выдвижными металлическими трубками. Потом она сильно закрутила винты, чтобы как следует закрепить каску на черепе.

– Это чтобы не ошибиться в локализации, – объяснила она.

Отказ от общего наркоза она объяснила тем, что ей нужно знать, что больной чувствует во время операции.

– Иногда я попрошу вас сказать или сделать что-нибудь, чтобы удостовериться, что вы бодрствуете.

Феншэ содрогнулся, когда она взмахнула электрической пилкой. Для него было очевидно: русские больницы располагают меньшим количеством современного оборудования, чем европейские или американские. Например, для введения жидкого азота она использовала ножной автомобильный насос.

У них нет средств купить электрический хирургический насос!

За спиной доктор Черненко попросила его посчитать от двадцати до нуля. Он чувствовал, как его череп смачивают влажной ватой, пропитанной, вероятно, дезинфицирующим средством. Он начал считать:

– Двадцать, девятнадцать.

Услышав, как зажужжала пилка, он сглотнул.

– Восем… надцать, сем… надцать.

Ради науки. Ради мозга. Мартен выдержал операцию, значит, я тоже могу вынести это испытание.

– Шестнадцать, пятнадцать.

Когда пилка вступила в контакт с поверхностью его кожи, рецепторы эпидермического соприкосновения активизировались. Это было резко и остро.

– Больно не будет, – заверила хирург.

Да неужели! Все так говорят. Мне уже больно. Он не смог удержаться от того, чтобы не вскрикнуть: «О-ой!»

Доктор Черненко остановилась.

– Что не так?

– Ничего, ничего, продолжайте. Четырнадцать, тринадцать.

Ради науки.

Он сильнее сжал челюсти. В принципе ничего страшного не происходило, но на черепе ощущалось механическое растяжение. Нечто похожее он испытывал, когда ему рвали зуб мудрости. Местное обезболивающее подействовало, но давление на кость разливалось по всему телу.

Подумать о чем-нибудь. Медсестра. Ее серые глаза.

Его голова теперь вибрировала.

Это и правда очень больно. Думать о чем-нибудь другом. Думать о медсестре.

Понимая, что нужна ему, сестра взяла его за руку.

Рука прохладная. Но я не могу забыть, что происходит наверху. Они вскрывают мне голову. Возможно, я совершаю огромную глупость. Я ведь поклялся себе, что не лягу на операционный стол без необходимости. А разве в этом есть необходимость? И это действительно очень больно.

Две руки в перчатках поправили его голову. Вероятно, угол распиливания был выбран неверно.

Они не знают, как за это взяться.

Медсестра наклонилась, и Феншэ увидел, что она была одарена весьма аппетитной грудью, которую можно было разглядеть под ее халатом. Его глаза украдкой скользнули за ткань и различили белое кружево, которое поддерживало плоть, о мягкости которой можно было лишь догадываться. Жужжа, как бормашина, пила снова заработала.

Больно. Думать о чем-нибудь другом. Например, о груди медсестры. Юмор и любовь – два мощных болеутоляющих. Вспомнить шутку. Это история о сумасшедшем, который… который сделал себе дыру в голове, чтобы проветрить мысли.

Обладательница серых глаз, ощутив пристальный взгляд, инстинктивно поправила халат, однако не застегнула его.

Продолжать считать.

– Двенадцать, одиннадцать.

Еще одним мучением для него был запах жженой кости, вызванный трением горячего стального лезвия.

Запах моей головы, которую вскрывают.

Он заметил нечто похожее на облако пыли и понял, что это результат сверления его черепной коробки. Вниз падали пропитанные кровью ватные тампоны.

– Десять, девять, восемь.

Теперь запах костной пыли стал невыносимым, медсестра больше не могла улыбаться – даже ее шокировало то, что она наблюдала.

Видимо, она новенькая в отделении.

Без сомнения, ее взяли на работу за красоту. Маленький русский «плюсик», заставляющий забыть о ветхости оборудования. Возможно, ее отобрали на конкурсе «Мисс мокрая футболка». Оставалось лишь добавить балалаечную музыку. Серые глаза. Автомобильный насос. Пропитанные кровью тампоны. Мисс Глубокий Вырез. И чувство, что тебе вскрывают череп.

Медсестра приподнялась на цыпочки, и он еще лучше мог созерцать ее груди. Он знал, что от мыслей о красивой девушке вырабатываются эндорфины, способные иногда заменять болеутоляющее. На ее халатике было ее имя, написанное на кириллице; это имя, должно быть, Ольга.

Я покажу тебе свой мозг, Ольга. Это действительно самая интимная часть меня, я пока не показывал ее ни одной женщине. Это мужской стриптиз, и, уверяю, никакой «Чипэндейл» не нашел бы мужества зайти так далеко…

– Семь-шесть-пять-четыре-три-два-один-ноль, – очень быстро произнес он!

Чувство жгучего укуса прекратилось, его заменило ощущение свежести.

Готово, они закончили пилить.

Красные тампоны падали, словно пурпурный снег. Снова растяжение на черепе. Видимо, устанавливали расширители.

Ты красива, Ольга. Что ты делаешь сегодня вечером? Ты ничего не имеешь против человека с голым черепом и белой повязкой вокруг него?

Феншэ хотелось шутить, чтобы сдержать другое свое желание: взвыть. Как будто по недосмотру, доктор Черненко положила отпиленную часть его черепа в бак из нержавеющей стали – так, что он мог ее лицезреть. Всего за секунду медсестра поняла ошибку и поставила «это» в другое место. Но он видел, и эта картина парализовала его: вогнутый прямоугольник, пять сантиметров в длину и три в ширину, сверху бежевый, снизу белый, похожий на квадратный кусочек ореха, но с красными бороздками на передней стороне.

Медсестра улыбнулась под маской, что было видно по ее глазам. Затем она продолжила наблюдение, полностью поглощенная ходом операции.

Его черепная коробка была вскрыта, а сверху склонились люди, лиц которых не было видно под хирургическими масками. Что привлекло их?

108

Мозги с каперсами, луком и бальзамическим уксусом. Официант принес их на серебряном блюде. Исидор рассматривает блестящий кусок розовой плоти, переложенный на его тарелку, и с отвращением отодвигает кушанье.

– Это бараньи мозги. Я решил, что это будет неплохая идея, – говорит Жером Бержерак. – Чтобы снова вернуться к нашей теме, правда?

– Я скорее вегетарианец, – уклоняется Исидор.

– Это навевает мне слишком много воспоминаний, – поддерживает его Умберто, тоже отставляя блюдо.

Только Лукреция уплетает за обе щеки.

– Сожалею, но все эти волнения вызвали у меня аппетит, и я все еще очень хочу есть.

Она отрезает большой кусок, который с восторгом разжевывает. Жером Бержерак разливает в хрустальные стаканы мутон-ротшильд 1989 года комнатной температуры.

– Итак, Умберто, расскажите нам все.

Умберто взбалтывает вино в своем стакане, внимательно рассматривая опытным взглядом «одежду вина».

– Вы знаток, правда? – спрашивает Жером Бержерак, приглаживая правый кончик усов.

– Нет, я был пьяницей.

Лукреция возвращается к теме:

– Так что же произошло?

Умберто соглашается рассказать:

– Как вам известно, после несчастного случая с моей матерью я ушел из больницы. Потом я стал нищим, а потом Феншэ взял меня на работу морским таксистом. Как-то вечером я дожидался, пока Феншэ закончит работать, чтобы отвезти его в Канны; я заметил, что он необычно запаздывает. Я решил, что он, видимо, закопался в своих испытаниях и забыл о времени. Тогда я пошел за ним.

Умберто принял таинственный вид.

– Его не было в кабинете. Не было и в лаборатории. Но я остался там, потому что изменились кое-какие детали. Мыши сидели в клетках, на которых были написаны имена: Юнг, Павлов, Адлер, Бернгейм, Шарко, Куэ, Бабинский и так далее. У всех из черепа шли маленькие антенки. Я поднес руку и по поведению мышей понял, что они необычны. Слишком нервные. Они вели себя как кокаинисты. Очень живые, но в то же время полные параноики. Они как будто все чувствовали сильнее и быстрее, чем другие. Чтобы это выяснять, я взял мышь и запустил в подвижный лабиринт, который каждый раз задает разное направление прохода. Обычно мышам требуется несколько минут, чтобы преодолеть подобное испытание, но эта за десять секунд нашла выход и спазматически затрясла рукоять. Естественно, я был заинтригован. В этот момент вошел Феншэ. Я знал, что он ездил в Россию на семинар. Он был каким-то странным.

109

Мозг дрожал в зияющей дыре. Вены пульсировали.

– Все в порядке, доктор Феншэ?

– У меня болит голова, – попытался пошутить французский врач.

– Ольга?

Медсестра смерила его пульс. Затем отошла проверять контрольные приборы. Казалось, все работает хорошо.

Тянет. Мне больно. Могу я сказать, что мне больно? Но что это изменит? Они не воскликнут: «В таком случае остановимся, а завтра продолжим».

Расширители установили таким образом, чтобы дыру в мозге можно было легко растянуть. Пропитанные кровью компрессы образовали слева от Феншэ небольшую горку, но он уже не реагировал на подобные издержки.

Доктор Черненко достала длинный металлический стержень, который обычно используют в качестве зонда. Но вместо двух спускных трубок с ацетоном на конце она закрепила маленькую техническую штучку, которую передал ей французский пациент.

Она потребовала рентгеновский снимок мозга Феншэ, и помощница пошла за ним. Однако спустя несколько минут она вернулась и знаками сообщила, что не нашла его. Врачи обменялись скупыми словами на русском языке, упоминая непорядок в больнице, забитой блатным и некомпетентным персоналом.

Доктору Черненко ничего не оставалось, как действовать вслепую. Где была нужная зона? Она как будто вспомнила точные координаты местонахождения.

Зонд медленно погружался. Сперва мозговые оболочки, три слоя, на которые напластовываются щелевидные пространства, служащие защитой. Затем твердая мозговая оболочка, самая густая мембрана. Снизу – паутинная оболочка, названная так потому, что она действительно тонка, как паутина.

Паутинная оболочка, образованная двумя пленочками, содержит сто пятьдесят кубических сантиметров цереброспинальной жидкости. Немного этой жидкости стекло на лоб Самюэля Феншэ. Сначала он понадеялся, что эта теплая жидкость – пот, но нет, он узнал ее. Он знал, что благодаря ей мозг нейтрализует действие силы тяжести, а также переносит сотрясения.

Наш мозг плавает в жидкости, которая его защищает. Наша внутренняя планета окружена своим морем.

Медсестра поторопилась вытереть жидкость.

– Spassiba, – сказал он.

Это было единственное слово, которое он знал по-русски.

В конце концов, «спасибо» – самое полезное слово во всех языках.

Хирург продолжила работу. Еще ниже она проткнула самую глубокую и нежную оболочку: мягкую мозговую. Теперь зонд был на глубине двух миллиметров под поверхностью мозга. Прямо в сером веществе.

– Все в порядке?

Ему удалось произнести:

– Пока все в порядке.

Она углубилась еще на несколько миллиметров и прошла сквозь розовое вещество, чтобы достичь белого вещества, соединяющего оба полушария. У Феншэ было ощущение, будто погружают дренаж в нефтяную скважину.

Думать о чем-нибудь другом. Если Земля живая, если Земля – сознательное существо, Гея, как утверждали древние греки, возможно, что каждый раз, когда ей пронзают кожу, чтобы высосать ее кровь-нефть, она чувствует то же самое… Мы, люди, – это вампиры, которые сосут кровь Земли, чтобы заполнить ею бензобаки своих машин.

Миллиметр за миллиметром зонд продолжал погружаться. Теперь он был в мозолистом теле.

– Очень хорошо. Мне надо убедиться в том, что я помещаю зонд в нужное место. Для этого я попрошу вас говорить, что вы чувствуете.

Металлической линейкой промерив его шлем, доктор Черненко отметила место, где находится зонд. Затем она надавила на электрический выключатель, который здорово походил на тот, с помощью которого включают свет в палате.

Феншэ почувствовал зуд.

– Что там такое?

– Покалывание в руке. Ничего страшного.

Черт, она не знает, где это!

Она немного переместила зонд в правую сторону. Ему показалось, что это длится целую вечность.

– А тут?

Как раз когда она задавала этот вопрос, он испытал новое ощущение.

– Я чувствую, как это сказать, очень сильную ностальгию. Во мне поднялась необъяснимая грусть. Я… я хочу плакать.

За своей тряпичной маской женщина-врач произнесла на русском языке непонятное ругательство.

Феншэ почувствовал, как зонд накреняется, чтобы покопаться в другой зоне его мозга.

Он вспомнил рисунки древних инков, на которых запечатлено, как люди делают трепанацию. Он вспомнил, что в обнаруженных черепах, обладатели которых жили более чем две тысячи лет назад, имелись отлично вырезанные квадратные дыры, прикрытые золотыми пластинками.

Она коснулась другой зоны.

– Я… я… это ужасно… я ослеп на правый глаз! Она погубит мне здоровые зоны!

Медсестра еще сильнее сжала его руку. Она посмотрела на шкалу и поводила пальцем перед его лицом, чтобы проверить его реакцию.

Зонд сдвинулся назад. Изображение мгновенно вернулось в правый глаз.

Уф.

Затем доктор Черненко снова нажала на выключатель.

– А тут что вы чувствуете?

Лимон.

– Язык пощипывает. Кисло.

– Мы где-то рядом, мы найдем, найдем.

Она углубила стержень и коснулась другой точки. Электрический контакт. Самюэль Феншэ стиснул руку медсестры. Паника.

– Прекратите немедленно!

– Извините.

Доктор Черненко взяла микрокалькулятор и после недолгих подсчетов кое-что отрегулировала на шлеме. Она очень быстро заговорила по-русски с ассистентами. Как будто она вдруг снова взяла дело в свои руки.

Действительно, она очень устала. В своей памяти она пыталась отыскать координаты Последнего секрета. Она никогда не хотела нигде их отмечать. Человеческая память – самый лучший сейф, часто думала она. Но что делать, если сейф забит? Конечно, у нее были координаты, которые она определила для мыши, но это были разные вещи. Нужна была точная локализация, иначе она еще долго будет бродить вслепую, заставляя пациента испытывать странные покалывания по всему телу.

Закрыв глаза, она вспоминала. Возможно, память блокировало желание сделать все хорошо. Ее дыхание участилось. Помощник вытер ей пот ватным тампоном.

Вдруг на нее нашло озарение. Определенно, это три меры: в ширину, в длину и в глубину.

– А здесь?

– А здесь гораздо приятнее. Запах отпуска. Запах жасмина.

Позади него оживленно говорили по-русски. Доктор Черненко начертила фломастером прямо на вольтметре: «Запах?»

Мы в области Последнего секрета?

– А если я увеличу разряд, каков результат?

– Я словно слушаю Эдварда Грига. Я обожаю музыку Грига.

Песня Сольвейг. Не считая Моцарта и Бетховена, Григ великий композитор.

Она отметила: «Музыка?» и провела черту. Потом немного приподняла вольтметр.

– Что вы чувствуете?

– Как будто ем пирожное. Пирог с мирабелью. Я обожаю пироги с мирабелью.

Внизу пирог с мирабелью. Выше – музыка Грига. Еще выше – запах жасмина. Над ним лимон. А в реальности: руки, серые глаза и груди Ольги. Я в порядке.

Доктор Черненко пишет: «Сладости?» Она следила за иглой вольтметра. Еще несколько милливольт, чтобы увидеть.

– Здесь – как будто я впервые увидел эротический фильм в двенадцать лет.

Доктор Черненко установила вольтметр на деление выше. Еще милливольт.

– Тут мой первый поцелуй с крошкой Мари-Ноелль.

Ольга захлопала ресницами. Она улыбнулась, ее серые глаза заискрились, грудь взволновалась, испуская вздох удовлетворения. Она снова сильно сжала его руку.

Приглашение?

Доктор Черненко была напряжена. Помощница снова промокнула ей лоб. Маленькие компрессы, пропитанные кровью, больше не скапливались на полу. Еще один разряд.

Феншэ казалось, будто он занимается любовью. Оргазм. Но он продолжался долго, а не несколько секунд. Зрачки Феншэ расширились. Глаза пристально смотрели куда-то за Ольгу. Очень далеко.

Рай? Рай…

Оперируемый закрыл глаза, как будто страдал. Хирург испугалась, ему слишком больно, и перестала манипулировать. Очень сухим тоном Феншэ приказал:

– Не останавливайтесь, продолжайте!

Она немного увеличила ток. Оргазм! Ручей превратился в реку. Затем в бурный поток. Ниагарские водопады.

– Месье Феншэ, все в порядке?

Рай…

Он рассмеялся, потом замолчал, так как она разомкнула контакт.

– Еще, еще! – попросил он.

Мне вот-вот все откроется. Я все пойму. Здесь начало и конец всего. Здесь источник всех ощущений. Чистый источник, откуда исходят все ручьи, реки и потоки.

В его визуальном пространстве появилось лицо доктора Черненко.

– Месье Феншэ, вы уверены, что все в порядке? Нам показалось, что вы не в себе… За это время мы успели завершить операцию.

Он попросил:

– Пожалуйста… сжальтесь. Еще… Или я тебя убью.

– Нет, это слишком опасно.

Пожалуйста, поставь прибор на максимум. Перестань щекотать меня, я хочу настоящее ощущение, полное, всеобъемлющее. Я знаю, оно тут! Рядом. Еще! Сильнее!

– Полагаю, на сегодня достаточно, месье Феншэ.

– НЕЕЕТ, НЕДОСТАТОЧНО!

Он попытался встать, утянув за собой расширители, зажимы и защитные полотенца. В порыве злости он вырвал провода всех датчиков.

Врачи в испуге отступили.

Самюэль Феншэ, срывая глотку, кричал:

– ХОЧУ ЕЩЕ!!!

У него был взгляд разъяренного хищника.

Он опрокинул все колбы, до которых смог дотянуться, и они с хрустальным звоном разбились о плиточный пол.

– ЕЩЕ!

Хирург тут же выдернула проводок, через который электричество поступало в зонд. Охваченный гневом, Феншэ бросился к вольтметру, чтобы исправить содеянное. Тогда Ольга толкнула генератор, который упал и разлетелся вдребезги. Еще минута – и медсестра была распята на столе среди скальпелей и красных кусочков ваты.

Но уже вошли пятеро санитаров и попытались схватить этого одержимого. Он легко отбросил их к стенам.

Меня никто не остановит. Я хочу этого. Еще!!!

110

– Еще немного?

– Да, с удовольствием. Спасибо.

Жером Бержерак снова разливает в хрустальные стаканы ярко-красное вино. Ресторан клуба заполняют эпикурейцы. Между столами крутится человек с бородкой, приветствуя каждого по имени.

– Да это же Жером! Привет, Жером! И обворожительная девушка тоже здесь. Знаете, мы так беспокоились после вашего исчезновения!

– Оставь нас ненадолго, Миша, нам надо поговорить о серьезных вещах, правда? – сказал Бержерак.

– О, серьезные слова здесь неуместны. А это кто? – спрашивает Миша, указывая на Умберто. Миллиардеру приходится встать и отвести его в сторону.

– Мы играем в полицейское расследование?

– А, понятно, я вас покидаю.

Умберто до краев наливает себе в стакан мутон-ротшильда, словно хочет найти в алкоголе предлог, чтобы все рассказать.

Лукреция придерживает Миша за рукав.

– У вас нет сигареты?

– У меня есть сигары, если хотите. Здесь считается, что сигареты – это слишком банально.

Она соглашается на сигару и всасывает дым, предвкушая насладиться им. Кашляет, снова затягивается.

Как Тенардье может курить такую жуть? У сигары плохой привкус, от нее болит голова, и, кроме того, она воняет.

Однако потребность в никотине заставляет ее продолжать курить.

– Итак, Феншэ застает вас в своей лаборатории, – напоминает Исидор.

– Я вам не сказал, что утром, когда я его привез, он был в широкополой шляпе. Эксцентричность ученого, подумал я. Однако, к великому моему удивлению, он не снимал шляпу и в лаборатории. Он спросил меня: «Умберто, что вы тут делаете?» Я замялся. Но он сразу понял, что до меня дошло. «Что с этими мышами?» – спросил я. Он ответил, что это тайна. Тогда я сказал, что мне очевидно: их трепанировали и ввели им в мозг электроды. Я добавил, что, по-моему, он вычислил место в мозге, воздействуя на которое, мышами легче управлять. Он странно усмехнулся. Почти уныло. Затем сказал: «Браво». Тогда я продолжил. По моему мнению, мыши «умнели» из-за того, что очень хотели получить небольшой разряд тока. Феншэ все время держался в тени, и за полями шляпы я не видел его взгляда. Я только слышал его голос, голос, казавшийся возбужденным и вместе с тем усталым. И тут он вышел на свет и снял шляпу. Его голова была обрита наголо и перевязана. Но шокировало то, что над волосяным покровом выступала маленькая антеннка, как у мышей. Я в страхе отступил.

Лукреция сглатывает:

– А потом…

– Я лишь прошептал: «Эксперимент Джеймса Олдса?»

Он улыбнулся, удивившись, что я так быстро вспомнил об Олдсе, и кивнул. «Да, эксперимент Олдса, наконец-то поставленный на человеке».

Умберто смотрит на пустой стакан и снова наполняет его, чтобы взбодриться.

– Что за Джеймс Олдс? – спрашивает Исидор, который уже вытащил карманный компьютер, чтобы записать это имя. – И что за эксперимент?

– Эксперимент Олдса… Это легенда в маленьком мирке неврологии, разве что основана она на реальных фактах. В действительности все началось в 1954 году. Американский нейрофизиолог Джеймс Олдс составлял карту реакций мозга на электрические разряды, зона за зоной. С особым вниманием он исследовал область мозолистого тела, там, где находится мост между двумя полушариями.

Достав ручку, Умберто Росси рисует на скатерти мозг.

– Таким образом, он идентифицировал МЖЯ – межжелудочное ядро, считающееся центром сытости. Разрушение его влечет булимию.

Росси обводит упомянутую зону и рисует стрелочку, над которой ставит аббревиатуру.

– Еще он обнаружил БГП – боковую гипоталамическую поверхность, отвечающую за аппетит. Следствие ее разрушения – анорексия. Наконец, он нашел любопытную зону, которую назвал MFB – median forebrain bundle, особенность которой в том, что она запускает механизм удовольствия.

Бывший нейрохирург отмечает маленькую точечку в центре мозга.

– Центр удовольствия?

– Грааль для многих невропатологов. К слову сказать, эта зона располагается бок о бок с центром боли.

Увлеченный Жером Бержерак шепчет:

– Их чрезвычайная близость объясняет, что люди, смешивая удовольствие и боль, становятся садомазохистами?

Умберто пожимает плечами и со страстью продолжает:

– Электрод, помещенный в центр удовольствия крысы и соединенный с устройством, позволяющим животному самому его стимулировать, может быть активизирован до восьми тысяч раз в час! Животное забывает о еде, сексе и сне.

Он вертит в руках свой хрустальный стакан, водит влажным пальцем по краю, извлекая тонкий звук.

– Все, что нам кажется приятным в жизни, радует нас лишь в той степени, в какой стимулируется эта зона.

Рисуя точку, которую он назвал центром удовольствия, он прорывает бумажную скатерть.

– Это то, что заставляет нас действовать. Это причина всего нашего поведения. Самюэль Феншэ назвал эту точку Последний секрет.


обращений к странице:8888

всего : 15
cтраницы : 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | Следующая »

PSYLIVE - Психология жизни 2001 — 2017 © Все права защищены.
Воспроизведение, распространение в интернете и иное использование информации опубликованной в сети PSYLIVE допускается только с указанием гиперссылки (hyperlink) на PSYLIVE.RU.
Использование материалов в не сетевых СМИ (бумажные издания, радио, тв), только по письменному разрешению редакции.
Связь с редакцией | Реклама на проекте | Программирование сайта | RSS экспорт
ONLINE: Техническая поддержка и реклама: ICQ 363302 Техническая поддержка 363302 , SKYPE: exteramedia, email: psyliveru@yandex.ru, VK: psylive_ru .
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика