— Сколько лет, сколько зим! — произнес Готанда. Внятно, с хорошей артикуляцией. Не быстро и не медленно, не громко и не тихо, без напряжения — но и не слишком расслабленно. Идеальный голос. Я мгновенно узнал его. Такой голос трудно забыть, если хоть раз услышал. Как трудно забыть эту ослепительную улыбку, эти белоснежные зубы и тонкую линию носа. Никогда в жизни я не обращал на этот голос особого внимания и специально о нем не задумывался. Но теперь, будто колокольный звон, что расплывается волнами в вечерних сумерках, — этот голос втекал в меня и будил самые сонные закоулки памяти... Чудеса, да и только.
— Сегодня вечером я дома, звони прямо сюда. В любое время — я до утра не сплю! — сказал Готанда и дважды продиктовал свой номер. — Ну, пока! Позвонишь — поболтаем...
Судя по первым цифрам, жил он где-то неподалеку. Я записал номер, снял трубку и позвонил. После шестого гудка включился автоответчик. “Никого нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение”, — сказал механический женский голос. Я сообщил свое имя, телефонный номер и время звонка. Сказал, что сегодня весь вечер дома… Сложная это штука — жить в больших городах! Повесив трубку, я пошел на кухню, достал из холодильника листики сельдерея, сполоснул их, нарезал помельче, залил майонезом — и уже принялся жевать, запивая пивом, когда зазвонил телефон.
— Что делаешь? — спросила Юки.
— Стою посреди кухни, ем сельдерей с майонезом и пиво пью, — ответил я.
— Сочувствую, — сказала она.
— Не стоит, — ответил я. Слишком многое на этом свете нуждается в сочувствии больше, чем я. Просто Юки об этом еще не знала.
— Где ты сейчас? — спросил я.
— Все там же, на Акасака, — сказала она. — Мы сегодня не поедем кататься на машине?
— Извини, но сегодня никак. Сегодня я сижу дома и жду очень важного делового звонка. Как-нибудь в другой раз, хорошо?.. И кстати — насчет вчерашнего разговора. Ты что, действительно видела человека в овечьей шкуре? Расскажи! Ты даже не представляешь, как это важно...
— Как-нибудь в другой раз, хорошо? — передразнила она и с грохотом бросила трубку.
“Черт знает что!” — подумал я. И еще с минуту простоял как истукан, уставившись на трубку в руке.
* * *
Вскоре я покончил с сельдереем и задумался, что бы такого приготовить на ужин. И решил: сварю-ка я сегодня спагетти. Взять два зубчика чеснока, покрошить не очень мелко и обжарить в оливковом масле. Время от времени наклонять сковородку, собирая масло к одному боку, и держать так подольше на слабом огне. Добавить стручок красного перца. Жарить дальше перец с чесноком. Чтобы масло не начало горчить, вынуть вовремя перец с чесноком (угадать момент — пожалуй, самое сложное). Бросить в масло ломтики ветчины и обжаривать до тех пор, пока не начнут потрескивать. Вывалить на сковородку спагетти и перемешать. Покрошить петрушки. Подавать с салатом — сыр “моцарелла” и свежие помидоры... Очень даже неплохо!
Однако не успел я вскипятить воду для спагетти, как мне опять позвонили. Я выключил плитку и подошел к телефону.
— Здорово, дружище! — воскликнул Готанда. — Сколько лет-то прошло? Как ты там, жив-здоров?
— Живу помаленьку... — ответил я.
— Менеджер сказал, у тебя ко мне дело. Опять, небось, лягушку разрезать не с кем? — Он жизнерадостно засмеялся.
— Да хотел у тебя спросить кое-что. Хотя понимаю: ты человек занятой. Немного странный вопрос, конечно. Понимаешь, какое дело...
— Э, погоди. Ты чем сейчас занят?
— Да ничем... Вот, решил себе ужин сварить.
— Замечательно! Может, выберемся куда-нибудь в ресторанчик? Я как раз сижу и думаю, с кем бы поужинать. Не люблю жевать в одиночку...
— Ну, неудобно как-то. Свалился на тебя со своим звонком...
— Да брось ты стесняться, ей-богу! Хотим мы того или нет, наш желудок пустеет по три раза на дню, и его все равно приходится чем-нибудь набивать. Так что жевать через силу ради тебя я не буду, не беспокойся! Зато уж сядем по-человечески, поедим, выпьем, поболтаем о прошлом. Я уже тыщу лет никого из школьных знакомых не видел. Так что лишь бы тебе было удобно, а уж я — с удовольствием. Тебе самому — удобно?
— Спрашиваешь. Это же у меня к тебе дело, а не наоборот!
— Прекрасно! Я сейчас за тобой заеду. Ты где живешь?
Я сказал ему адрес.
— Ага, это от меня недалеко. Минут через двадцать жди! Только будь готов, чтобы сразу выйти. А то у меня в животе уже космический вакуум, долго не выдержу.
— Понял, — сказал я, повесил трубку и озадаченно покрутил головой. “Поболтаем о прошлом”?
Я совершенно не представлял, о каком таком “прошлом” мог бы болтать с Готандой. В школе мы не были особенно близки и почти не общались. Он слыл яркой личностью и гордостью класса; я же, прямо скажем, влачил весьма неприметное существование. Удивительно, что он вообще помнил, как меня зовут. Какое тут может быть “прошлое”? О чем мне с ним говорить? Впрочем — ладно, стоит отдать ему должное: носа он не задирал. В общем, хорошо, что все обернулось именно так, а не иначе.
Наскоро побрившись, я надел рубашку в оранжевую полоску, поверх нее — твидовый пиджак от Калвина Кляйна. Повязал шерстяной галстук от Армани, когда-то подаренный подругой на день рождения. Натянул свежевыстиранные джинсы. И обулся в теннисные туфли, купленные буквально на днях. Это были самые шикарные вещи в моем гардеробе. Оценит ли весь этот шик мой собеседник? Черт его знает. Ни разу в жизни не ужинал с кинозвездами. И что для этого полагается надевать — даже примерно не представлял.
Подъехал он ровно через двадцать минут — ни больше, ни меньше. Его шофер — лет пятидесяти, невероятно учтивый — позвонил в дверь и сообщил, что господин Готанда ожидает в машине. “Где личный шофер, там и мерседес”, — подумал я и не ошибся: внизу ждал именно “мерседес”. Серебристый “мерседес” исполинских размеров. Прямо прогулочный катер, а не автомобиль. Все стекла зеркальные — ни черта не разобрать, что внутри. С легким, приятным щелчком шофер распахнул передо мною дверь. Я ступил туда, внутрь. Внутри был Готанда.
— Давно не виделись! — сказал Готанда, широко улыбаясь. Я понял, что рукопожатия не будет — и слава богу.
— Давненько, — согласился я.
Одет он был очень просто: темно-синяя ветровка поверх шерстяного свитера, кремовые брюки из потертого вельвета. На ногах — кроссовки “асикс” невнятно-линялой расцветки. Однако все вместе выглядело безупречно. Самая стандартная и неказистая одежда смотрелась на нем так же стильно, как шедевры первоклассных модельеров. Не переставая улыбаться, он оглядел меня с головы до ног.
— Шикарно одеваешься, — сказал он. — Отличный вкус!
— Спасибо, — сказал я.
— Прямо кинозвезда! — добавил он. Это вовсе не прозвучало насмешкой — просто пошутил человек, и все. Я рассмеялся, он тоже. Атмосфера слегка разрядилась. Готанда окинул взглядом салон автомобиля.
— Зверь машина, да? Это мне студия дает, когда нужно. Вместе с шофером. Чтобы я, значит, в аварию не попал и не рулил, когда пьяный. Так безопаснее. И для студии, и для меня. Всем хорошо, все счастливы.
— И не говори... — только и сказал я.
— Сам-то я на такой в жизни бы ездить не стал. Я люблю, чтоб машина поменьше была.
— “Порш”? — спросил я.
— “Мазерати”, — ответил он.
— Ну! Я-то люблю, чтоб еще поменьше... — сказал я.
— “Сивик”? — спросил он.
— “Субару”, — ответил я.
— Ах, “субару”! — сразу закивал он. — Как же, ездил когда-то. Первая в жизни машина. В смысле — из тех, что я за свои деньги купил, не казенная. После первого фильма получил гонорар — и купил подержанную “субару”. Ужасно ее любил! На съемки только на ней и ездил. А в следующем фильме мне уже дали роль покрупнее. Ну, и предупредили сразу. Дескать, хочешь пробиться в большие звезды — даже и не думай разъезжать на какой-то “субару”... Пришлось заменить на другую. Таков мир! А машина хорошая была. Практичная, дешевая... “Субару” я уважаю.
— Вот и я тоже, — сказал я.
— А знаешь, почему у меня самого “мазерати”?
— Почему?
— Потому что нужно на расходы больше списывать! — произнес он таинственным тоном, словно выдавал чьи-то грязные секреты. — Менеджер все время талдычит: расходуй как можно больше! А то не хватает для списания. Вот и приходится дорогие машины покупать. Купил подороже — больше на расходы списал. Общая квота расходов повышается. Все счастливы.
Черт-те что, подумал я. Хоть кто-нибудь в этом мире может думать о чем-то, кроме списания расходов?
— Сейчас от голода сдохну! — сказал Готанда и покачал головой. — И спасет меня только толстенный стэйк. Как ты насчет стэйка?
Я ответил, что полагаюсь на него, и он сказал шоферу, куда ехать. Шофер молча кивнул, и машина тронулась с места. Готанда, широко улыбаясь, смотрел на меня.
— Личный вопрос! — сказал он. — Сам себе ужин готовишь — стало быть, холостяк?
— Ага, — кивнул я. — Женился, развелся...
— Слушай, вот и я так же! — воскликнул он. — Женился, потом развелся... Пособие выплачиваешь?
— Нет.
— Что, ни иены?
Я покачал головой:
— Она все равно не возьмет.
— Счастливчик! — сказал он с чувством. И рассмеялся: — А я, поверишь, тоже ничего не выплачиваю — но из-за чертова развода сижу на полной мели. Слыхал, небось, как я разводился?
— Кое-что... краем уха, — ответил я.
Он не стал продолжать.
Насколько я помнил, лет пять назад он женился на популярной киноактрисе, а через два с лишним года развелся. Их развод тогда со смаком обсасывали скандальные еженедельники. Какие из них писали правду, какие нет — понять было трудно. Но, в общем, у всех выходило, будто семья той актрисы была с Готандой, что называется, на ножах. Стандартная ситуация, повторяется сплошь и рядом. Лихая семейка жены-знаменитости взяла муженька за горло и стремилась полностью подчинить своей воле — как дома, так и на людях. Он же был воспитан скромно, светской жизни чурался и предпочитал, чтобы хоть в личной жизни его оставили в покое. Понятное дело — о “семейном счастье” здесь и речи быть не могло.
— Забавно выходит, а? Когда-то нас с тобой объединяли опыты по разрезанию лягушек. А через столько лет встречаемся снова — и у нас одинаковый опыт несостоявшейся семейной жизни! Прямо мистика, тебе не кажется? — сказал Готанда, смеясь. И кончиком пальца коснулся левого века. — Кстати, а ты почему развелся?
— У меня все до ужаса просто. Однажды она ушла, и все.
— Вот так, вдруг?
— Ага. Ничего не сказала. Взяла и ушла ни с того ни с сего. Я и не догадывался ни о чем. Прихожу как-то с работы — а ее дома нет. Ну, думаю, пошла по магазинам, скоро вернется. Сварил себе ужин, поел. Спать лег. Утром проснулся — ее все нет. И через неделю нет, и через месяц. А потом по почте документы на развод пришли.
С полминуты Готанда молча размышлял над моими словами, потом вздохнул:
— Ты, конечно, можешь обидеться, но... сдается мне, по сравнению со мной ты просто счастливчик.
— Почему? — спросил я.
— От меня никто не уходил. Наоборот — это меня раздели догола и вышвырнули за дверь. В буквальном смысле слова...
Готанда замолчал и, прищурившись, уставился сквозь лобовое стекло автомобиля куда-то далеко-далеко.
— Грязная история, — продолжал он. — Они все спланировали, от начала и до конца. Каждую мелочь продумали. Настоящие жулики. Столько документов перекроили от моего имени! Да так ловко — я до последнего дня ни о чем не догадывался. Свои финансы я поручал ее же адвокату. Доверял жене полностью. Когда она говорила, мол, так нужно для декларации доходов — все ей в руки отдавал: банковскую печать, акции, векселя, сберкнижки... Я вообще не силен во всей этой бухгалтерии. Если есть кому ее поручить — всегда поручаю, лишь бы самому не возиться. Но моя благоверная спелась со своими предками: спохватился — да поздно. Оставили без штанов — это еще слабо сказано. Обглодали до самых костей. И выпнули за ворота, как собаку, которая отслужила свое и больше не нужна... В общем, научили дурака уму-разуму! — И он снова жизнерадостно рассмеялся. — Так что пришла пора и мне повзрослеть...
— Ну, все-таки тебе уже тридцать четыре! К таким годам все взрослеют. Как бы кто ни брыкался...
— Тут ты прав. Верно говоришь. Очень верно... Все-таки удивительно устроен человек! Вырастает как-то моментально: раз — и взрослый. Раньше я думал, люди взрослеют год от года, постепенно так... — Готанда пристально посмотрел на меня. — А оказалось — нет. Человек взрослеет мгновенно.
* * *
Стэйк-хаус, в который привез меня Готанда, оказался весьма респектабельным ресторанчиком в тихом закоулке на задворках Роппонги. Стоило нашему “мерседесу” остановиться у входа, как из дверей сразу выскочили для поклона метрдотель и парнишка-швейцар. Готанда велел шоферу вернуться за нами через час — и “мерседес” растворился в вечерних сумерках медленно и бесшумно, как мудрая рыбина в океанской пучине.
Нас провели к столику у стены, чуть поодаль от остальных посетителей. Публика в заведении была разодета по самой последней моде — но именно на этом фоне Готанда в своих потертых вельветовых брюках и кроссовках смотрелся особо элегантным пижоном. Уж не знаю, почему. Куда б ни являлся этот человек, что бы ни надевал — он неизменно приковывал к себе внимание окружающих. Практически из-за каждого столика на нас то и дело бросали взгляды — короткие, не дольше пары секунд. Они явно могли бы длиться и дольше, но дольше не позволяли приличия — и уже через пару секунд эти взгляды утыкались обратно в тарелки. Как все-таки сложно устроен мир...
Усевшись за столик, мы первым делом заказали по скотчу с водой.
— За бывших жен! — изрек Готанда. Мы подняли бокалы и, не чокаясь, выпили.
— Странное дело, — сказал он. — А я ведь до сих пор ее люблю... Даже после всего, что она со мной сделала — все равно люблю. Никак забыть не могу. И других женщин полюбить как-то не получается.
Не сводя глаз с огромного, благородной огранки куска льда в хрустальном бокале, я молча кивнул.
— А ты как?
— В смысле — что о жене своей думаю?
— Ну да.
— Сам не пойму, — признался я. — Я не хотел, чтобы она уходила. А она все равно ушла. Кто виноват — не знаю. Но так или иначе, это уже свершилось. Стало реальностью. Я долго привыкал к этой реальности, старался не думать ни о какой другой. Так что даже не знаю...
— Хм, — сказал Готанда. — Может, тебе больно об этом говорить?
— Вовсе нет, — покачал я головой. — Реальность есть реальность. Было бы глупо от нее отворачиваться. И боль здесь ни при чем. Просто мне непонятно, что я чувствую на самом деле.
Он щелкнул в воздухе пальцами.
— Вот! Именно так! “Непонятно, что чувствуешь на самом деле”... Болтаешься, как в невесомости. И даже боли не ощущаешь...
Подошел официант, мы заказали по стэйку. И ему, и мне — с кровью. А также по салату. И по второму виски с водой.
— Да! — вспомнил Готанда. — У тебя же ко мне дело какое-то. Давай о деле, пока не надрались.
— Понимаешь, странная история... — начал я.
Он приветливо улыбнулся. Профессиональной Приветливой Улыбкой. Хотя неприятных чувств это почему-то не вызывало.
— А я люблю странные истории, — сказал он.
— Посмотрел я недавно твой новый фильм, — продолжал я.
— “Безответную Любовь”? — пробормотал он и нахмурился. — Дерьмо картина. Дерьмо режиссер. И сценарий — дерьмо. Как всегда... Все, кто в съемках участвовал, теперь хотят поскорей об этом забыть...
— Я смотрел в четвертый раз, — сказал я.
Он уставился на меня, как в пустоту.
— Могу поспорить, — медленно произнес он. — На Земле не найти живого существа, которое захотело бы смотреть эту дрянь в четвертый раз. И во всей Галактике не найти. Спорю на что угодно.
— В этом фильме снимался один знакомый мне человек, — пояснил я. И добавил: — Кроме тебя, то есть...
Готанда потер пальцами виски.
— И кто же?
— Как звать — не знаю. Девчонка, с которой ты трахаешься в воскресенье утром.
Он поднес ко рту бокал с виски, сделал глоток и несколько раз задумчиво кивнул.
— Кики...
— Кики, — повторил я. Странное имя. Точно и не она, а кто-то совсем другой.
— Так ее звали. По крайней мере, на съемках все знали только это. Под именем Кики она появилась в нашем сумасшедшем мирке, под ним же от нас и ушла. Одного имени ей вполне хватало.
— А можно с ней как-то связаться? — поинтересовался я.
— Нельзя.
— Почему?
— Ну, давай с самого начала. Во-первых, Кики — не профессиональная актриса. И это сразу усложняет задачу. Все профессионалки — как знаменитые, так и нет — числятся в штате какой-нибудь киностудии. Найти их при желании — раз плюнуть. Почти все они сидят дома у телефонов как приклеенные и просто-таки молятся, чтобы им позвонили. Но Кики — не тот случай. Нигде не числится и никому не принадлежит. Мелькнула на задних ролях в паре-тройке картин — вот и вся карьера. Обычная подработка, никаких обязательств.
— А в этом фильме она откуда взялась? — спросил я.
— Так я же сам ее и привел! — ответил он как ни в чем не бывало. — Сначала ей предложил — мол, хочешь сниматься в кино? — а потом порекомендовал режиссеру.
— Но зачем?
Он отпил еще виски и чуть скривил губы, проглатывая.
— У этой девчонки — особый талант. Как бы это назвать... Чувство жизни ? Черт его знает. Но что-то есть, несомненно. Я очень хорошо это чувствовал. Вроде и не красавица. И актерские данные весьма средние. Но стоит ей просто появиться на экране — и фильм сразу приобретает внутреннюю законченность. Я серьезно. Такой вот природный дар. Поэтому я и решил ее в картине использовать. И не прогадал. Всем, кто фильм смотрел, понравилась именно Кики. Я не хвастаюсь — но сцена с ней удалась особенно здорово. Очень реалистично. Ты не находишь?
— Да уж, — подтвердил я. — Реалистичнее некуда.
— После этого я всерьез собирался ввести ее в Большое Кино. Уверен, у нее бы отлично получилось... Да вот не вышло: она пропала. И это — вторая сложность в твоей задачке. Просто взяла и исчезла. Как дым. Как утренний туман.
— Что значит — исчезла?
— А то и значит. В буквальном смысле. Точно сквозь землю провалилась. Где-то с месяц назад. Я предложил ей — давай, мол, придешь на пробу. Все уладил, со всеми договорился, только приди — получишь большую роль в новом фильме. За день до пробы позвонил ей, лишний раз уточнил время встречи. Сказала, что придет вовремя... И не пришла. Как в воду канула. С тех пор ее больше никто не видел.
Он подозвал пальцем официанта и заказал еще пару виски с водой.
— Один вопрос, — продолжал Готанда. — А ты с ней спал?
— Да, — ответил я.
— То есть, м-м... Если бы я сказал, что тоже с ней спал, ты... Тебе было бы неприятно?
— Нет, — ответил я.
— Ну, слава богу! — вздохнул он с облегчением. — А то у меня врать всегда плохо получалось. Так что лучше сразу признаюсь: я с ней тоже спал, и не раз. Девчонка что надо. Со странностями, конечно, — но в душу людям западать умеет, этого у нее не отнять. Ей бы актрисой стать. Далеко бы пошла, мне кажется... Жаль, что все так обернулось.
— Так что же — ни адреса, ни телефона? Ни даже фамилии?
— В том-то и дело — ни малейшей зацепки. Никто ничего не знает. Кроме того, что ее звали Кики.
— А в бухгалтерии проверял? — спросил я. — Расписки в получении гонораров. Чтобы получить гонорар, нужно указать свои фамилию и адрес. Для налоговых отчетов, так ведь?
— Конечно, проверял. Только все без толку. Она не являлась за гонорарами. Деньги начислены, но не выданы. Расписок нет. Вакуум.
— Не захотела получать деньги? Но почему?
— Спроси что-нибудь полегче, — сказал Готанда, принимаясь за третье виски. — Может, не хотела инкогнито раскрывать. Женщина-загадка, я это сразу понял... В общем, брат, как ни крути — а мы с тобой совпадаем уже по трем позициям. Вместе лягушек резали — раз, обоих жены бросили — два, плюс оба спали с Кики...
Подали салаты и стэйки. Надо признать — отменные стэйки. Точь-в-точь как на фото в меню — слабо обжаренные, с кровью. Ел Готанда потрясающе аппетитно. То есть, держался он за столом очень просто и вряд ли получил бы высокие баллы на конкурсе светских манер — но есть с ним на пару было чрезвычайно уютно и гораздо вкуснее, чем в одиночку. В каждом его движении угадывался тот неописуемый шарм, от которого съезжают крыши у девчонок. Подражать этому шарму бесполезно, научиться ему невозможно. Или он у тебя с рождения — или живи без него.
— Кстати, а где ты познакомился с Кики? — спросил я, вонзая нож в мясо.
— Где?.. — Он немного подумал. — Да по телефону вызвал девчонку, она и пришла. Сам понимаешь, по какому телефону...
Я молча кивнул.
— Я же после развода только с такими и спал. Удобно, никаких хлопот. С непрофессионалками — в постели скучно, с актрисами студии — того и гляди, в скандальную хронику угодишь... А эти приходят сразу, только позвони. Дорого берут, это да. Но зато язык за зубами держат. Могила! Мне этот телефончик продюсер подкинул. Там у них девчонки что надо. Расслабляют без дураков. Настоящие профи, и при этом — совсем не потасканные. Сплошное взаимное удовольствие...
Он отрезал кусок мяса, положил в рот, со смаком прожевал, проглотил — и отхлебнул еще виски.
— Ну, как тебе мясо? Неплохо, а?
— Совсем неплохо, — согласился я. — Не к чему и придраться... Достойное заведение.
Он кивнул.
— Хотя тоже надоедает до смерти, если ходить сюда по шесть раз в месяц.
— А зачем сюда ходить по шесть раз в месяц?
— Здесь ко мне привыкли. Небо не падает на землю, когда я вхожу. Официанты не шушукаются на раздаче. Публика к знаменитостям привыкшая — никто не разглядывает меня, как в слона в зоопарке. Не клянчит автограф, когда я режу стэйк. Только в таком месте и можно поесть спокойно. В общем, больная тема...
— М-да... Кошмар, а не жизнь, — посочувствовал я. — И о списании расходов с утра до вечера голова болит.
— И не говори, — сказал он, даже не улыбнувшись. — Так на чем я остановился?
— На том, что ты вызвал шлюху по телефону.
— Ага, — кивнул Готанда и вытер губы салфеткой. — Вызвал-то я девчонку, к которой уже привык. Только ее в тот день почему-то не было. И вместо одной девчонки прислали мне сразу двух. Чтобы я, значит, сам выбрал, которая мне больше нравится. Дескать, я у них клиент повышенного внимания, вот они и предлагают мне такой сервис... Одна из них была Кики. Ну, я подумал-подумал, лень было выбирать — я и трахнулся с обеими.
— Хм... — только и сказал я.
— Это как-то тебя задевает?
— Да боже упаси, — отмахнулся я. — В школе, может, и задело бы, но сейчас...
— Ну, в школе я и сам бы на такое не решился, — усмехнулся Готанда. — А тут, представь себе, взял и трахнулся сразу с двумя. Ох, и классное сочетание! Та, вторая девчонка — просто загляденье. Обалденная красота и грация. Каждый квадратный сантиметр тела кучу денег стоит. Я не преувеличиваю. Уж я-то на своем веку много красавиц перевидал, но эта — одна из лучших. Характер отличный. Голова светлая. Если что, и за жизнь поговорить умеет. А Кики — нечто совсем другое... То есть, внешне-то и она недурна, все в порядке. Просто ее красота — не такая яркая и эффектная, а как бы это сказать...
— На каждый день, — подсказал я.
— Вот-вот! На каждый день... Так и есть. Одевается просто, разговаривает без кокетства, косметики почти никакой. Вообще, держится так, будто ей на все это наплевать. Но зато — удивительная штука: чем дальше, тем больше тянет общаться именно с ней. С Кики, то есть... Мы сначала трахнулись все втроем, а потом еще долго валялись прямо на полу — что-то пили, музыку слушали, болтали о том о сем. В общем, классно было. Как в студенческие годы вернулся, ей-богу. Сто лет уже так не расслаблялся... И потом я еще несколько раз вызывал именно их вдвоем.
— Когда это было примерно?
— После развода, считай, полгода прошло... Значит, полтора года назад! — подсчитал он. — В общем, вот так, “на троих” у нас получилось несколько раз. Отдельно Кики я не вызывал и один на один с ней не спал. Почему, интересно? Ведь стоило бы попробовать...
— И действительно, почему? — спросил я.
Он положил вилку и нож на тарелку, поднял руку и с легкой небрежностью коснулся пальцем виска. Его любимый жест в задумчивости. “Полный шарман”, как сказали бы девчонки.
— Черт его знает... Может, просто боялся.
— Боялся? Чего?
— Наедине с ней остаться, — ответил он. И снова взялся за вилку и нож. — Понимаешь, есть у нее внутри какой-то... раздражитель, что ли. Возбуждает психику того, кто с ней рядом. Это очень трудно словами выразить. Вернее, даже не возбуждает, а... Нет, не могу объяснить.
— Внушает, что делать? Ведет за собой?
— Может, и так... Сам толком не пойму. Как-то я слишком размыто, неясно все это чувствовал. Точно сказать не получается. Но остаться с ней наедине так духу и не хватило. Хотя, на самом деле, к ней-то меня тянуло куда больше. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я...
— Кажется, понимаю, — сказал я.
— То есть, если б я трахнул ее одну, черта с два мне удалось бы расслабиться. Казалось, свяжись я с ней — меня обязательно затянет куда-то гораздо глубже. Хочу я того или нет. Но как раз этого я и не хотел! Мне нужно было просто переспать с девчонкой и расслабиться. Вот поэтому у нас с ней ничего не было. Хоть она и нравилась мне ужасно...
С полминуты мы молча жевали стэйки.
— Когда она на пробу не явилась, я к ней в клуб позвонил, — продолжал Готанда после паузы, будто вспомнив что-то еще. — Спрашиваю, где Кики. А нет ее, говорят. Исчезла. Не знаем, куда. Нету — и все! Может, конечно, она сама велела так отвечать, если я позвоню. Черт ее знает... Как тут проверишь? Ясно одно: из моей жизни она испарилась.
Подошел официант, забрал пустые тарелки и спросил, не угодно ли кофе.
— Да я бы, пожалуй, еще виски выпил, — сказал Готанда.
— Присоединяюсь, — кивнул я.
И нам принесли по четвертому виски с водой.
— Угадай, чем я сегодня весь день занимался? — спросил Готанда.
Я пожал плечами.
— Сегодня я весь день ассистировал зубному врачу. Чтобы в роль войти. Я сейчас в теледраме зубного врача играю, каждую неделю новая серия. Я, значит, стоматолог, а Рёко Накано— окулистка. У обоих клиники в одном районе, знаем друг друга с детства, да всё как-то не встретимся по-настоящему... Ну, и так далее. Банально, конечно — ну да все эти теледрамы банальны, куда денешься. Смотрел, небось?
— Не-а, — сказал я. — Я вообще телевизор не смотрю. Только новости. Да и те — пару раз в неделю, не чаще.
— И правильно делаешь, — кивнул Готанда. — Оно и к лучшему: совершенно поганая драма. Я тоже ни за что бы не стал смотреть, кабы сам в ней не снимался. Но — популярная. То есть, действительно до ужаса популярная. Как и любая банальность, одобряется и поддерживается большинством населения. В студию каждую неделю куча писем приходит. Пишут стоматологи со всей страны! То я инструменты не так держу, то лечу неправильно, то еще что-нибудь — в общем, пилят за каждую мелочь. Дескать, ваш убогий сериал смотреть противно. Ну, так и не смотрели бы, кто же вас заставляет? Я правильно говорю?
— Может, и правильно... — сказал я.
— И вообще: почему, интересно, как только нужно играть учителя или доктора, все прибегают ко мне? Ты знаешь, скольких я врачей сыграл? Не перечесть! Из всех врачей я не сыграл разве только проктолога. И то потому, что его работу по телевизору показывать неприлично... Даже ветеринара играл. И гинеколога... А уж учителей сыграл — всех предметов, каким только в школе учат. Не поверишь — даже репетитора на дому изображать довелось. Почему так всегда получается?
— Наверно, ты так устроен, что все хотят тебе верить?
Готанда кивнул.
— Наверно. Да я и сам это знаю... Когда-то давно получил занятную роль: торговец подержанными автомобилями. Ну, знаешь, один из этих покореженных жизнью типов. Смачный такой: со вставным глазом, болтливый — из любого дерьма конфетку сделает и продаст в пять минут. Мне ужасно нравилось его играть. И, думаю, у меня хорошо получалось. Только все без толку. В студию посыпались письма. Много писем. Дескать, какая страшная несправедливость, что такому актеру дали подобную роль, как его жалко и все такое. Мол, если его и дальше будут заставлять это играть, мы откажемся покупать продукцию спонсоров вашей передачи... Кто тогда был спонсором, я уж не помню — то ли “Лайонз” с их зубной пастой, то ли “Санстар”... Забыл. Но так или иначе, прямо посреди сериала моего торгаша из сценария вырезали. Вжик — и нету! Даром что одна из ведущих ролей. А ведь какой интересный характер был — эх!.. И с тех пор потянулось всю дорогу: врачи, учителя, репетиторы...
— М-да. Сложная у тебя жизнь.
— А может, наоборот — слишком простая? — рассмеялся Готанда. — В общем, я сегодня весь день ассистировал зубному врачу, постигая премудрости стоматологии. Уже несколько раз туда ходил. И должен тебе сказать — у меня неплохо получается. Честное слово! Даже главврач похваливает. Простенькую медпомощь уже оказываю самостоятельно. Пациенты меня не узнают — я же в маске, все как положено. Но стоит мне с ними заговорить — сразу расслабляются безо всяких успокоительных...
— То есть, хотят тебе верить? — уточнил я.
— Ну да... — кивнул он. — Похоже на то. Да я и сам, когда с ними вожусь, успокаиваюсь необычайно. Я вообще часто думаю: наверно, по складу характера мне следовало стать учителем или врачом. Выбери я в свое время какую-то из этих профессий — может, и жил бы сегодня счастливо. И ведь запросто смог бы! Если б лучше понял тогда, чего на самом деле хочу...
— Значит, сейчас ты — несчастлив?
— Сложный вопрос... — задумался Готанда, трогая пальцем лоб. — Все дело в том, верю я сам себе или нет. С одной стороны, всё — как ты говоришь. Мои зрители мне верят. Но видят-то они не меня, а мой образ! Сценический имидж, призрак и ничего больше. Нажми кнопку, выключи телевизор — призрак тут же исчезнет. Щелк! — и от меня ни черта не осталось. Так?
— Так, — согласился я.
— А вот будь я настоящим врачом или учителем — никакой бы кнопки не существовало. Тогда бы я всю дорогу был просто самим собой...
— Но ведь тот, кого ты играешь, тоже живет в тебе постоянно... — сказал я.
— Господи, как я иногда устаю! — тихо сказал Готанда. — От этого раздвоения вечного. Жутко устаю. До головной боли. Перестаю понимать, кто я на самом деле. Где еще я настоящий — а где мой персонаж. Ощущение себяутрачивается напрочь. Как будто исчезает граница между собой и собственной тенью...
— Ну, в каком-то смысле все люди этим страдают, — сказал я. — Не ты один такой.
— О, нет, конечно! Моменты, когда теряешь себя, случаются с кем угодно, — согласился Готанда. — Я просто хочу сказать, что в моем случае предрасположенность к этому слишком сильна — и слишком фатальна , что ли... С детства, заметь! С самого детства — и до сих пор. Я ведь тебе в школе ужасно завидовал...
— Мне?! — Я подумал, что ослышался. — Ерунда какая-то... В чем можно было мне завидовать? Даже не представляю.
— Как бы это сказать... Ты всегда в одиночку занимался тем, что тебе нравится. Никогда не заботился о том, как тебя окружающие оценят — просто делал, что хотел, как сам считал нужным. Таким ты мне казался, по крайней мере. Парнем, который сохраняет свое “я” при любых обстоятельствах... — Готанда приподнял бокал и посмотрел сквозь него куда-то вдаль. — А я... Я всегда был “надеждой коллектива”. С младых ногтей и до сих пор. Отличная успеваемость. Популярность. Опрятная внешность. Доверие учителей и родителей. Вечный лидер класса. Звезда школьного бейсбола. Как битой ни махну — мяч непременно через все поле перелетает. Сам не знаю, почему. Но всегда сильный удар получался. Ты просто не представляешь, какое это странное ощущение...
— Не представляю, — подтвердил я.
— И поэтому, когда бы ни случились какие-нибудь соревнования — обязательно звали меня. Как тут откажешься? Конкурс докладов по какой-нибудь теме — тоже посылали меня. Сами учителя говорили: иди, мол, готовься, будешь весь класс представлять. Что мне оставалось? Шел и побеждал... Выборы старосты — все заранее знают, что выберут меня. На экзаменах никто и не сомневается, что я все отвечу правильно. Попадается на уроке задачка посложнее — все смотрят, как решено у меня. За всю школьную жизнь не опоздал на урок ни разу... И, в общем, постоянно давило чувство, будто я — это вовсе не я. А какой-то совсем другой человек, которому это и подходит. И в старших классах все было так же. Просто один к одному... Старшие-то классы мы с тобой уже в разных школах оттрубили. Ты остался в государственной, а я в частный колледж экзамены сдал. Там я заделался крутым футболистом. Тот колледж, даром что с научным уклоном, футбольную команду собрал — будь здоров! Когда я поступал, они уже готовились к чемпионату страны среди юниоров... В общем, и на новом месте старая история повторилась. Примерный ученик, отличный спортсмен, прирожденный лидер... Девчонки из соседней гимназии только на меня и глазели. Я даже завел себе одну. Красивая была... Каждую нашу игру смотреть приходила. Так и познакомились. Правда, мы с ней не трахались. Обжимались только. Помню, придем к ней домой — и давай, пока родителей нет, руками. Торопливо так. Но все равно было здорово. Свидания ей в библиотеке назначал... Девчонка была — как с картинки! Или из передачки “Эн-Эйч-Кей”про счастливые школьные годы...
Готанда отхлебнул еще виски и покачал головой.
— В университете, правда, кое-что изменилось. Война во Вьетнаме, молодежные бунты по всей стране, Единый Студенческий Фронт — ну, сам знаешь... Я, конечно же, опять выбился в лидеры. Там, где хоть что-нибудь движется, меня обязательно вперед выдвигают. По-другому просто быть не могло. Баррикады строил, в коммуне жил — свободная любовь, марихуана, “Дип Пёрпл” с утра до вечера... Словом, делал то же, что и все вокруг. Потом пригнали спецвойска, всех отловили, подержали в камере немножко... После этого заняться стало нечем. И вот как-то раз девчонка, с которой я тогда жил, затащила меня в молодежный театр — что, говорит, слабо попробовать? Я сперва думал: попробую шутки ради — но постепенно во вкус вошел. Не успел и втянуться, как мне, новичку, роль хорошую дали. Да я и сам уже чувствовал, что способности есть. Изображать других людей, чужие жизни играть... Природная склонность какая-то. Года два в театре провел — и в той, подпольной среде даже стал знаменитостью... Жизнь у меня тогда была — полный бардак. Пьянки, бабы какие-то бесконечные... Ну, да в те времена все так жили. И вот как-то приходят ко мне с киностудии и предлагают: мол, не хочешь ли сняться в кино. Интересно стало, решил попробовать. Тем более, что и роль была неплохая. Сыграл им, помню, такого чуткого и ранимого парнишку-старшеклассника. А они мне — раз! — и следующую роль предлагают. И тут же телевидение сниматься зовет. И пошло-поехало, как по рельсам. Свободного времени оставалось все меньше, и с театром пришлось расстаться. Со сцены уходил — чуть не плакал. Но другого выхода не было. Не киснуть же всю жизнь в подполье! Так хотелось выскочить в Большой Мир... И вот пожалуйста — выскочил. Крупный специалист по ролям врачей и школьных учителей. В двух рекламных роликах снялся. Таблетки от живота и растворимый кофе. Вот тебе и весь “большой мир”...
Готанда глубоко вздохнул. Со всем своим профессиональным шармом. Но все-таки вздох оставался вздохом — очень грустным и искренним.
— Жизнь как на картинке, тебе не кажется? — спросил он.
— Ну, нарисовать такую картинку тоже не каждому удается... — заметил я.
— В общем, да... — вяло согласился он. — Мне, конечно, везло все время, тут я спорить не стану. Но если подумать — я же ничего не выбирал себе сам! Иногда просыпаюсь ночью, и так страшно делается — сил нет... Лежу в холодном поту и думаю. Где она, моя жизнь? Куда запропастилась? Куда подевался тот настоящий “я”, каким я когда-то был? Всю дорогу — сплошные чужие роли: мне их навязывают постоянно, а я все играю да играю. И при этом ни разу — ни разу! — ничегошеньки не выбирал себе сам...
Я не знал, что на это сказать. Что тут ни скажи — похоже, все будет мимо.
— Я, наверно, слишком много о себе болтаю, да? — спросил Готанда.
— Вовсе нет, — покачал я головой. — Хочешь выговориться — валяй, выговаривайся. Я никому не скажу, не бойся.
— Вот как раз этого я не боюсь, — произнес Готанда, глядя мне прямо в глаза. — И никогда с тобой не боялся. Тебе я доверяю. Сам не знаю, почему. Такие вещи не говорят кому попало. То есть, я об этом не говорил почти никому. Только жене и сказал. Все как есть, от чистого сердца. Мы с ней вообще очень искренне все друг другу рассказывали. И отлично ладили. Понимали друг друга с полуслова, и любили по-настоящему... Покуда ее чертова семейка все вверх дном не перевернула. Оставь они нас в покое — мы бы с ней и сейчас замечательно жили. Только она постоянно колебалась в душе... Все-таки ее в очень жесткой среде воспитали. Против семейства и пикнуть не смела. Ужасно от них зависела. Ну, я и... Впрочем, ладно, что-то я заболтался. Это уже совсем другая история. Я только хотел сказать, что с тобой я могу говорить откровенно и ничего не боюсь. Просто, может, тебе все это выслушивать — в тягость?
— Нет, не в тягость, — покачал я головой.
Затем Готанда ударился в воспоминания о нашей лабораторной эпопее. Сказал, что во время опытов всегда ужасно напрягался, боясь сделать что-то неправильно. Потому что потом должен был показать, как это делается, девчонкам, у которых не получалось. И что всегда завидовал мне, потому что я все выполнял спокойно, да не по инструкции, а как сам считал нужным.
Я хоть убей не помнил, чем именно мы тогда занимались, и совершенно не представлял, чему он там мог позавидовать. Все, что я помнил — это как безупречно двигались его руки. Как мастерски эти руки зажигали газовую горелку, как настраивали микроскоп. И как девчонки в классе следили за каждым его движением — так, будто на их глазах совершалось чудо. Я же если и оставался спокойным, то лишь по одной-единственной причине: все самое сложное всегда выполнял он сам.
Ничего этого я ему не сказал. Я просто молчал и слушал.
Через некоторое время к нашему столику подошел одетый с иголочки мужчина лет сорока, с чувством хлопнул Готанду по плечу и раскатисто произнес:
— Здорово, старик! Тыщу лет не виделись, а?
На его запястье поблескивал “ролекс” — столь неприкрыто-пижонского вида, что от неловкости хотелось отвернуться. За какую-то четверть секунды мужчина оглядел меня — и забыл о моем существовании, как только отвел глаза. Таким взглядом окидывают коврик при входе в дом. И даже мой галстук от Армани не помешал ему за эту четверть секунды вычислить: я — не звезда. Они с Готандой обменялись стандартными приветствиями: “Ну, как ты? — Да все дела, дела... — Как-нибудь еще выберемся в гольф поиграть!” — и так далее в том же духе. Затем Ролекс снова с силой хлопнул Готанду по плечу, бросил ему: “Ладно, до встречи!” — и убрался восвояси.
После его ухода Готанда еще с минуту просидел, насупившись, затем поднял руку, подозвал двумя пальцами официанта и попросил счет. Когда счет принесли, он достал авторучку и подмахнул его, даже не глядя на сумму.
— Ты не стесняйся. Мне расходовать надо побольше, — сказал он мне. — Это ведь даже не деньги. Это представительские расходы.
— Ну что ж. Спасибо за угощение, — поблагодарил я.
— Да не угощение это, — сказал он бесцветным голосом. — Траты для списания
обращений к странице:9060