Утопая в кресле кинотеатра, я сцепил перед носом пальцы и в который раз задал себе вопрос:
ну, и что же мне теперь делать ?
Мой вечный проклятый вопрос... Но именно сейчас я должен ответить на него — спокойно и вразумительно. И наконец навести в голове порядок. Сейчас или никогда.
Ликвидировать путаницу неправильных соединений.
Где-то замкнуло контакты. Это ясно как день. Кики, я и Готанда — наши схемы наложились одна на другую, провода перепутались. Почему так случилось — я даже смутно представить себе не могу. Однако распутать это нужно во что бы то ни стало. Восстановить нарушенную реальность, и через нее — себя самого... Но что если это не беспорядок в старой цепи, не путаница в ее схемах — а принципиально новая схема, зародившаяся сама по себе, независимо от всего остального? Ну что ж. Если даже и так — все равно придется выяснить, куда она ведет, эта цепь, проследить ее всю до конца. Как можно осторожнее — чтобы контакты, не дай бог, не оборвались. Ибо другого способа нет. Но двигаться в любом случае. Что бы ни случилось — танцевать, не стоять на месте. И при этом — танцевать очень классно. Чтобы все только на меня и смотрели...
“Танцуй!” — говорит мне Человек-Овца.
“ТАНЦУЙ!” — отзывается эхо у меня в голове.
Как бы там ни было — сначала я вернусь в Токио. Оставаться здесь дальше нет смысла. Цель приезда в отель “Дельфин” уже достигнута, задача выполнена на все сто. Вернусь в Токио, приду в себя, нащупаю нужные провода — и прослежу эту чертову цепочку от начала и до конца... Я задернул молнию куртки до подбородка, надел перчатки, шапку, замотался шарфом до самого носа и вышел из кинотеатра. Снег валил с такой силой, что я едва различал дорогу. Окоченевший город выглядел безнадежно, как замороженный труп.
* * *
Вернувшись в номер, я позвонил во “Всеяпонские Авиалинии” и заказал билет до Ханэдана первый же послеобеденный рейс. “Из-за сильного снегопада возможны задержка этого рейса или пересадка на следующий, вы не возражаете?” — спросила в трубке дежурная. Я ответил, что мне все равно. Я решил возвращаться — и хотел улететь как можно скорее. Собрав вещи, я спустился в фойе и расплатился по счету. А затем подошел к своей знакомой в очках и пригласил ее к стойке “Автомобили в аренду”.
— Так получилось, что мне нужно срочно уехать в Токио, — сказал я ей.
— Большое спасибо! Приезжайте еще! — прощебетала она со все той же производственной улыбкой на губах. Хотя я был уверен: мой внезапный отъезд не мог не задеть ее хотя бы чуть-чуть. Слишком уж легко она обижалась на что угодно.
— Эй, — сказал я. — Я еще приеду. Скоро. И тогда мы с тобой поужинаем, не торопясь, и поговорим обо всем на свете, хорошо? Мне обязательно нужно кое о чем с тобой поговорить. Но сейчас мне действительно необходимо быть в Токио — по очень важному делу. Там от меня потребуются всякие страшные вещи: логическое мышление, ситуативное моделирование, общее прогнозирование... Ну, а потом все закончится — и я приеду. Через месяц, или два, или три — сам пока не знаю. Но вернусь обязательно. Почему я так уверен? Как тебе объяснить... Само это место для меня очень много значит. Мне так кажется. И поэтому я еще обязательно вернусь.
— Н-н-да? — протянула она скорее вопросительно.
— Н-н-да! — протянул я скорее утвердительно. — Я, конечно, понимаю, каким бредом звучит то, что я говорю...
— Вовсе нет! — вдруг сказала она без всякого выражения. — Просто я не могу загадывать, что со мной случится через несколько месяцев, вот и все.
— Ну, о нескольких месяцах речи не идет! И мы обязательно еще встретимся. Ведь у нас с тобой столько общего! — убеждал я ее. Но ее это почему-то вовсе не убеждало. — Или тебе так не кажется?
Она постучала концом авторучки по стойке — цок, цок, цок — и ничего не ответила.
— А ты, случайно, не ближайшим рейсом летишь? — спросила она, помолчав.
— Самым ближайшим, какой взлетит, — кивнул я. — Вот только из-за погоды пока не ясно, когда вылет.
— Если так, то у меня к тебе будет просьба... Можно?
— Ну, разумеется!
— Тут у нас ребенок — девочка тринадцати лет — едет в Токио без родителей. Ее мать по срочным делам улетела куда-то. А дочку одну в отеле оставила. Если тебе не трудно — ты не мог бы проводить ее до Токио? А то у нее и багажа прилично, и, боюсь, в самолет-то не сядет, как полагается...
— Как это? — не понял я. — С чего бы это мать бросала ребенка и улетала бог знает куда? Что за безалаберность?
Она пожала плечами.
— Такая она и есть, эта мать. Безалаберная. Всемирно известная фотохудожница, со странностями. Взбрело ей в голову ехать куда-то — срывается с места и едет. О ребенке и не вспомнит. Творческая натура, что с нее взять? Задумается о чем-то — про все остальное на свете забывает. Вчера уехала, сегодня спохватилась — и давай звонить в отель. Дескать, я там у вас дочку забыла, так вы уж посадите ее в самолет и отправьте обратно в Токио...
— А что же сама не приедет, за дочкой-то?
— Ну, не знаю. Сказала, что по работе еще неделю не сможет вырваться из Катманду. А личность она знаменитая, клиент повышенного внимания, и так просто ей отказать мы не можем... Вы, говорит, только на самолет ее посадите, а в Токио уже сама разберется. Но так же нельзя, правда? Все-таки девочка; не дай бог, что случится — мы же и будем виноваты. На нас вся ответственность...
— Черт знает что! — только и сказал я. И вдруг меня осенило: — Послушай, а эта дочка... Длинноволосая, в джемпере с названием рок-банды, и плейер в ушах, угадал?
— Точно... Так вы знакомы?
— Нет, это просто черт знает что! — с чувством сказал я еще раз.
* * *
Она тут же позвонила во “Всеяпонские Авиалинии” и заказала билет на рейс, которым улетал я. Потом набрала номер комнаты девчонки, попросила собрать чемоданы и спускаться вниз — мол, наконец-то нашелся сопровождающий. Нет-нет, абсолютно порядочный, мой хороший знакомый, сказала она. И послала носильщика за чемоданами. А потом заказала гостиничный лимузин. Все — очень стильно, красиво, профессионально. Просто талант... Здорово у тебя получается, сказал я.
— Я же говорила, что работу свою люблю. У меня к ней склонность, потому и получается, — ответила она как ни в чем ни бывало.
— Особенно если шутники не пристают? — не удержался я.
Она снова зацокала по стойке авторучкой.
— Это — отдельный разговор. Я вообще не люблю, когда надо мной подшучивают. С давних пор — рефлекс у меня такой. Я тогда ужасно напрягаюсь.
— Но я-то шучу не для того, чтобы ты напрягалась! — сказал я. — Наоборот: я шучу для того, чтобы самого себя успокоить. Может, конечно, шутки у меня плоские и бессмысленные, но пойми — я ведь от чистого сердца стараюсь! Сколько раз бывало: пошучу с человеком — а ему вовсе не так весело, как я рассчитывал. Ну и ладно! Главное — что я не желаю никому зла. И с тобой шучу не чтобы тебя поддеть, а потому что это мне самому нужно...
Слегка поджав губы, она осмотрела меня с головы до ног. Так с высокой горы окидывают взглядом долину, пострадавшую от наводнения. И наконец очень странным голосом — то ли сдерживая дыхание, то ли страдая от насморка — произнесла:
— Кстати говоря... Ты не дашь мне свою визитку? Все-таки я тебе целого ребенка доверяю. Все должно быть официально.
— Официально так официально... — пробурчал я, достал бумажник, вытащил оттуда визитку и протянул ей. Уж визитка-то у меня всегда найдется. Чуть не дюжина знакомых в разное время советовали мне: что-что, а визитную карточку следует всегда иметь под рукой. Она взяла мою визитку и долго изучала ее — с таким видом, будто ей в руки попала тряпка сомнительного происхождения.
— Кстати говоря... А тебя как зовут? — спросил я.
— Скажу в следующий раз, — ответила она и поправила пальчиком оправу очков. — Если, конечно, встретимся.
— Встретимся! Можешь не сомневаться, — сказал я.
И тут она улыбнулась — мягкой улыбкой, слабой, как свет молодой луны.
* * *
Через десять минут девчонка с носильщиком спустились в фойе. Носильщик волок огромный чемоданище. Взрослая немецкая овчарка поместилась бы в таком чемодане во весь рост не прижимая ушей. И в самом деле: бросать тринадцатилетнюю пигалицу с таким багажом посреди аэропорта — чистый садизм. На пигалице были спортивный джемпер с надписью “TALKING HEADS” , узенькие джинсы и тяжелые кожаные ботинки, а сверху накинута дорогущего вида шуба до самого пола. Как и в прошлую нашу встречу, в ней светилась странная призрачная красота. Неуловимая, готовая растаять в любую секунду — и все же не исчезающая. Она тревожила, рождала неуверенность в себе у каждого, кто на нее смотрел. Пожалуй, именно в силу своей неуловимости.
“Talking Heads” … — подумал я. “Говорящие головы”. Вот неплохое название для рок-банды! Прямо как из Керуака: “Рядом со мной дула пиво говорящая голова. Мне дико захотелось отлить. «Щас пойду отолью», — сказал я говорящей голове и вышел.”
Добрый старый Керуак... Что-то он сейчас поделывает?
Пигалица взглянула на меня. На этот раз без улыбки. Только чуть нахмурила брови — и перевела взгляд на мою знакомую в очках.
— Не бойся, это хороший человек, — сказала ей та.
— По крайней мере, лучше, чем выгляжу, — добавил я.
Пигалица еще раз глянула на меня. И обреченно — мол, что поделаешь? — несколько раз кивнула. Дескать, можно подумать, тут есть из чего выбирать... И я вдруг ощутил себя подлецом, замыслившим против несчастного дитя какую-то жуткую пакость. Этакий дядюшка Скрудж, черт бы меня побрал...
— Да ты не волнуйся, — снова сказала моя знакомая. — Дядечка веселый, шутить любит, истории всякие рассказывает, и с девочками обходительный... К тому же мой друг. Так что все будет хорошо, слышишь?
— Дядечка? — повторил я ошарашенно. — Какой я вам дядечка? Мне всего тридцать четыре! Я протестую!..
Но меня, похоже, никто не слушал.
Она взяла пигалицу за руку и повела прямиком к лимузину, загородившему весь стеклянный портал на выходе из отеля. Носильщик в это время уже грузил ее чемодан в багажник. Делать было нечего — я поплелся за ними следом. “Дядечка”!.. С ума сойти легче.
В лимузин сели только мы с пигалицей. Погода портилась на глазах. Всю дорогу до аэропорта в окне тянулись сплошные снега да льды. Антарктика...
— Слушай, — спросил я девчонку. — А звать-то тебя как?
Она внимательно посмотрела на меня. И чуть заметно покачала головой. Мол, ну ты, дядя, даешь. Потом повернулась к окну и неторопливо, словно желая отыскать что-то определенное, обвела глазами окрестности. Везде, куда ни глянь, лежал снег.
— Юки, — вдруг сказала она.
— Юки?
— Звать так, — пояснила она. — Имя. Юки.
Сказав это, она вытащила из кармана плейер — и унеслась в свою персонально-музыкальную вселенную. Так до самого аэропорта больше ни разу на меня и не взглянула.
За что? — думал я. Что я не так сказал?.. Позже-то я понял, что Юки — ее настоящее имя. Но тогда, в лимузине, я был убежден, что вместо имени она просто ляпнула первое, что в голову взбрело. И я обиделся. Время от времени она доставала из кармана жевательную резинку и нахально жевала ее в одиночестве. Мне не предложила ни разу. То есть, я вовсе не хотел ее жвачки — но хоть предложить-то можно из вежливости? И вот в результате всей этой несправедливости я наконец ощутил себя нудным состарившимся идиотом. А поскольку этого уже никак не исправить, я просто ввинтился поглубже в кресло и закрыл глаза. И погрузился в собственное прошлое. Во времена, когда мне было столько же, сколько ей сейчас. Я тогда собирал пластинки рок-музыки. Синглы-сорокапятки. Рэй Чарльз — “Hit the Road, Jack” , Рики Нельсон — “Travelin' Man” , Бренда Ли — “All Alone Am I” и все в таком духе; помню, штук сто насобирал. Каждый день их слушал и слушал — все слова тогда знал наизусть... Я попытался прокрутить в голове слова “Travelin' Man” . Сам себе не поверил — но я помнил весь текст наизусть! Совершенно бессмысленная песня, а попробуй спеть — вспоминается до последней строчки... Вот что значит молодая и крепкая память. Всякую белиберду запоминаешь на всю жизнь.
And the China doll
down in old Hongkong
waits for my return ...
Что тут скажешь? Конечно, это не “TALKING HEADS” . Меняются времена. Ti-i-imes, they are a-cha-a-anging ...
* * *
Оставив Юки в зале ожидания, я отправился к стойке авиалинии и выкупил билеты. Заплатил по своей кредитке — потом рассчитаемся. До вылета оставался еще целый час, но дежурная сообщила, что рейс, скорее всего, отложат. “Следите за объявлениями, — сказала она. — В настоящий момент видимость нулевая”.
— А улучшение, вообще, ожидается? — поинтересовался я.
— По прогнозу — ожидается, но трудно сказать, когда, — ответила дежурная голосом человека, которому все осточертело. Еще бы. Повтори одну и ту же фразу двести раз — расхочется жить на свете.
Я вернулся к Юки, сообщил ей о снегопаде и возможной задержке рейса. Она поглядела на меня с таким видом, будто хотела сказать: “ну-ну”. Но ничего не сказала.
— Как все будет — непонятно, так что давай пока багаж не сдавать, — предложил я. — Если что — обратно получать замучаемся.
“Да как угодно”, — было написано на ее лице, но она опять ничего не сказала. — Какое-то время придется здесь просидеть. Не самое интересное место, конечно... — продолжал я. — Ты, кстати, обедала?
Она кивнула.
— Ну, тогда, может, хоть в кафе посидим? Попьешь чего-нибудь. Кофе там, какао, чай, сок — что захочешь. А?
“Ну, не знаю...” — нарисовалось у нее на лице. Не лицо, а палитра визуальных эмоций.
— Тогда пойдем! — сказал я и поднялся с кресла. И, толкая перед собой чемодан на колесиках, прошел с ней в кофейню. В кофейне оказалось людно. Все рейсы задерживались, у всех вокруг были изможденные лица. Лишь бы заказать хоть что-нибудь, я попросил себе бутербродов и кофе, а Юки взяла какао.
— И сколько ты в отеле жила? — спросил я.
— Десять дней, — сказала она, немного подумав.
— А мать когда уехала?
Она поразглядывала снег за окном, потом ответила:
— Три дня назад.
Прямо не разговор, а урок английского начальной ступени.
— А в школе, что — всю дорогу каникулы?
— А в школу я не хожу. Всю дорогу. Так что отстань, — сказала она. И, достав из кармана плейер, нацепила наушники.
Я допил кофе, почитал газету. Что-то я в последнее время слишком часто раздражаю собой девчонок. С чего бы это? Не везет — или причина серьезнее?
Наверное, просто не везет, решил я. Потом, дочитав газету, достал из сумки карманного Фолкнера — “Шум и ярость” — и раскрыл на первой странице. Почему-то именно Фолкнера (и еще Филиппа Дика) я особенно хорошо воспринимаю, когда сдают нервы. Стоит вымотаться эмоционально — и я стараюсь читать кого-нибудь из этих двоих. Ни в каких других ситуациях я их не читаю... Чуть погодя Юки сходила в туалет. Потом заменила батарейки у плейера. А еще через полчаса мы услышали объявление. Рейс на Ханэда вылетает через четыре часа. Ожидайте улучшения погодных условий. Я глубоко вздохнул. Черт бы меня побрал. Киснуть здесь еще четыре часа?
Ладно, делать нечего. В конце концов, меня предупреждали. Чем сидеть сокрушаться, лучше уж подумать о том, как убить столько времени. Power of positive thinking ... После пяти минут “позитивного размышления” у меня наконец проклюнулась одна идейка. Удачная или нет — это мы поглядим. Но уж всяко интереснее, чем перспектива убить кусок жизни в гвалте прокуренного кафе. Бросив Юки “сейчас вернусь”, я отправился к стойке “Прокат автомобилей”. И попросил у них машину. Девица за стойкой оформила все почти мгновенно. Мне досталась “королла-спринтер” со встроенным стерео. Меня посадили в микроавтобус, довезли до стоянки и вручили ключи. От аэропорта до стоянки было минут десять езды. “Королла” оказалась белого цвета, с новенькими зимними покрышками. Я сел в нее и вернулся в аэропорт. Вошел в кофейню и сказал Юки:
— Собирайся. За эти три часа мы с тобой неплохо прокатимся по окрестностям.
— Но там же все снегом завалено... Чего кататься, когда ни черта не видно? — проговорила она, совершенно сбитая с толку. — И куда это ты, интересно, собрался?
— Да никуда я не собрался. Сядем в машину и покатаемся, вот и все, — ответил я. — Зато можно музыку громко включать. Ты ведь не можешь без своей музыки? Ну, вот и будешь крутить на всю катушку. Если слушать один только плейер — уши испортятся, так и знай!
Она покачала головой. “Ври больше!” — прочитал я на ее мордашке. И тем не менее, когда я бросил ей не глядя “ну все, пошли!” и поднялся со стула — она тут же вскочила и зашагала за мной.
Кое-как я запихал ее чемодан в багажник — и сквозь нескончаемый снегопад погнал машину по дороге куда глаза глядят. Юки достала из сумки кассету, воткнула в магнитофон и нажала на кнопку. Дэвид Боуи запел “China Girl” . Его сменил Фил Коллинз. Потом “Старшип”. Томас Долби. Том Петти и “Хартбрейкерз”. Холл и Оутс. “Томпсон Твинз”. Игги Поп. “Бананарама”. Все самое стандартное, что слушают пигалицы планеты Земля, было собрано на этой кассете.
Внезапно “Роллинги” выдали “Goin' to a Go-Go”.
— О, эту песню я знаю! — сказал я. — Ее раньше “Мирэклз” пели. Смоуки Робинсон и “Мирэклз”. Мне тогда было лет пятнадцать или шестнадцать...
— А-а, — протянула Юки без особого интереса.
— Го-оинг ту э го-гоу!.. — заорали мы с Джеггером.
Чуть погодя Пол Маккартни и Майкл Джексон загнусавили “Say, Say, Say”. Машин на дороге почти не встречалось. Можно даже сказать, их практически не было. Триумфально, как на параде — тр-рум! тр-рум! тр-рум! — дворники счищали снег с лобового стекла. В машине было тепло, а с рок-н-роллом — вообще уютно. Даже с “Дюран Дюраном” — уютно, несмотря ни на что. Я наконец-то расслабился и, подпевая всем бандам подряд, гнал машину сквозь снежное месиво. Да и Юки выглядела куда спокойней, чем раньше. Когда ее девяностоминутный сборник закончился, она вдруг обратила внимание на кассету, что я выбрал в офисе на стоянке.
— А это что? — спросила она.
— Сборник “олдиз”, — ответил я. — Пока в аэропорт со стоянки ехал — крутил, чтобы время убить.
— Давай поставим, — потребовала она.
— Да тебе вряд ли понравится. Очень старые песни...
— Пускай, мне все равно... Я за эти десять дней все свои кассеты уже по сто раз переслушала.
И я поставил ей эту кассету.
Сначала Сэм Кук спел “Wonderful World” . “Не силен я в истории мира, и все же...” Отличная вещь. Сэма Кука застрелили, когда я ходил в третий класс.
Бадди Холли — “Oh, Boy” . Бадди Холли тоже погиб. В авиакатастрофе.
Бобби Дарлинг — “Beyond the Sea” . И Бобби Дарлинг погиб.
Элвис — “Hound Dog” . Элвис погиб от наркотиков.
Все погибли...
Чак Берри спел “Sweet Little Sixteen” . Эдди Кокрэн — “Summertime Blues” . Братья Эверли — “Wake Up Little Suzie” .
Всем этим песням я подпевал, где только помнил.
— Здорово ты их знаешь! — с явным интересом заметила Юки.
— Ну, а как же... Я ведь тоже раньше, как ты, с ума сходил по рок-музыке, — сказал я. — Когда мне было столько же, сколько тебе. Возле радио вечерами сидел, как приклеенный, все карманные деньги на пластинки тратил... Рок-н-ролл! Казалось, на белом свете нет ничего прекраснее. И я был счастлив просто от того, что сидел и все это слушал.
— А сейчас?
— И сейчас слушаю. Даже любимые песни есть. Только запоминать наизусть уже как-то не тянет. Больше не цепляет так сильно.
— Почему?
— Ну, как почему...
— Объясни, — попросила Юки.
— Наверно, со временем понимаешь, что по-настоящему хороших вещей на свете не так уж и много. Действительно хороших — раз-два и обчелся. Что ни возьми. Хороших книг, хороших фильмов, хороших концертов — буквально по пальцам пересчитать! И в рок-музыке так же. За час рока по радио выуживаешь одну-единственную стоящую мелодию. Все остальное — мусор, отходы массового производства. Раньше я об этом всерьез не думал. Что попало слушал и радовался. Молодой был, свободного времени хоть отбавляй... Влюблялся то и дело... И даже к низкокачественной ерунде мог относиться с душевным трепетом. Понимаешь, о чем я?
— Да уж как-нибудь... — ответила Юки.
Зазвучали “Дел Вайкингз” — “Come Go With Me” , и я пропел вместе с хором вступление.
— Ну как, не скучно? — спросил я Юки.
— Не-а... Ничё так себе, — сказала она.
— Угу... Ничё так себе, — согласился я.
— А сейчас ты больше не влюбляешься? — спросила Юки.
Тут я задумался.
— Сложный вопрос, — сказал я. — Вот у тебя есть парень?
— Нету, — ответила она. — Только придурки всякие.
— Понимаю, — сказал я.
— Музыку слушать — и то веселей...
— Очень хорошо понимаю, — повторил я.
— Что, действительно понимаешь? — она прищурилась и с сомнением посмотрела на меня.
— Действительно понимаю, — кивнул я. — Некоторые называют это словом “эскапизм”. Но пусть называют как угодно, мне все равно. Моя жизнь — это моя жизнь, а твоя жизнь — твоя и больше ничья. Если ты четко знаешь, чего хочешь — живи как тебе нравится, и неважно, что там о тебе думают остальные. Да пускай их всех сожрут крокодилы!.. Вот так я думал, когда был такой, как ты. И теперь думаю точно так же. Может, я до сих пор из детства не выбрался? А может, просто был прав с самого начала? Одно из двух, а что именно — никак не пойму...
Джимми Гилмор запел “Sugar Shack” . Насвистывая мелодию, я гнал машину по шоссе. По левую руку до самого горизонта тянулась укрытая снегом долина. “Просто кофейня из старых брёвен... Напоит кофе, когда час неровен”... Классная песня. Шестьдесят четвертый год.
— Эй, — сказала Юки. — Ты странный. Тебе это никто не говорил?
— Хм-м-м, — промычал я скорее отрицательно.
— У тебя жена есть?
— Была когда-то.
— Что, развелся?
— Угу.
— Почему?
— А она сама ушла.
— Что, правда?
— Правда. Влюбилась в другого парня и убежала с ним куда-то.
— Жалко, — сказала она.
— Спасибо, — сказал я.
— Но я, кажется, понимаю, почему.
— И почему? — спросил я.
Но она лишь насупилась и ничего не ответила. Мне, впрочем, и самому не хотелось расспрашивать.
— Эй... Хочешь жвачки? — спросила Юки.
— Спасибо, не хочу, — ответил я.
Постепенно, но верно лед между нами таял — и вскоре мы вдвоем выдали бэк-вокал для “Surfin' U.S.A.” из “Бич Бойз”. Ну, не всю песню, только припевочки — “Инсайд, аутсайд Ю-Эс-Эй!” и так далее. Но все равно получилось весело. И, кстати, припев “Help Me Ronda” мы тоже спели вместе. Вот так-то. Рано мне еще на свалку. И вовсе я не дядюшка Скрудж...
Тем временем метель улеглась. Мы вернулись в аэропорт. У стойки проката я отдал ключи от машины. Затем мы оформили багаж и еще через полчаса прошли на посадку. В конце концов, получилось, что наш вылет задержали на пять часов. В самолете Юки моментально уснула. Во сне у нее было фантастически красивое лицо. Словно она не человек, а тончайшей работы скульптура из какого-то неземного материала. Казалось, задень ее нечаянно — и она разобьется на тысячи мелких осколков. Такая вот особая красота. Стюардесса, пронося мимо напитки, увидела это лицо — и поглядела на меня с особой многозначительностью. И улыбнулась. А я улыбнулся в ответ. И попросил джин с тоником. Под джин с тоником я начал думать о Кики. Несколько раз прокрутил в голове сцену с Кики и Готандой в постели. Камера разворачивается. Появляется Кики. “Что происходит?” — спрашивает она.
“Что происходит?” — отзывается эхо у меня в голове.
обращений к странице:8847